Российская дипломатия: реинкарнация Громыко

В течение последнего месяца появилось достаточно подтверждений того, что конфликт вокруг Крыма российскому руководству необходим не сам по себе и даже не в контексте планов покорения всей Украины, а как повод для решительного пересмотра всей системы международных отношений, сложившейся по результатам поражения СССР в холодной войне.

Проблема в том, что в Москве убеждены: на самом деле Советский Союз глобальное противостояние не проиграл, а сознательно от него отказался, надеясь на создание равноправной системы международных отношений, основанной на сотрудничестве, а не на доминировании Запада. То, что шансы на развитие такой системы исчезли вместе с крахом СССР под грузом его экономических и межнациональных проблем, а США и союзники лишь заполняли геополитический вакуум в Центральной и Восточной Европе, в Кремле в расчет не берут. В российском политическом классе преобладает чувство обиды. "Мы очень долго верили нашим западным партнерам, начиная с распада Советского Союза, когда всякого рода обещания были даны и устно, и письменно, и в виде политических обязательств на высшем уровне. Поэтому мы примерно представляем цену обещаний наших западных партнеров", - обиженно заявил 24 марта в Гааге министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров.

Для нас в этом важно, что Лавров возглавляет МИД России уже десять лет. Он руководил российской дипломатией во время так называемой перезагрузки отношений со США и нажимал пресловутую кнопку вместе с Хиллари Клинтон. Тогда он говорил совсем другое. В этом, а не только в виртуозном владении риторикой холодной войны, нынешний руководитель российского МИДа похож на Андрея Андреевича Громыко, под руководством которого он начинал свою карьеру во внешнеполитическом ведомстве СССР. Как утверждает большинство биографов, главной чертой Громыко была стопроцентная лояльность к "хозяину" - генеральному секретарю КПСС. Точно об Андрее Андреевиче, которого в нынешнем МИД РФ уважают не меньше, чем канцлера Александра Горчакова, создан анекдот: "Вы колебались в вопросе преданности линии партии? - Если и колебался, то только вместе с линией партии".

Андрей Громыко в 1932 году окончил Минский сельскохозяйственный институт, а в 1936-м - аспирантуру Всесоюзного НИИ экономики сельского хозяйства в Москве. С 1936-го - старший научный сотрудник Института экономики АН СССР. В период массовых репрессий быстрой карьерой никого нельзя было удивить. В начале 1939 года Громыко вызвали в комиссию ЦК, где набирали кадры для Наркомата иностранных дел, жестко зачищенный во время замены Литвинова Молотовым. В комиссию входили Молотов и Маленков. Им понравилось, что Громыко родом из села и при этом неплохо владеет английским (язык он выучил в аспирантуре). В НКИД его почти сразу поставили начальником американского отдела. Тогда это не было приоритетным направлением, поскольку мир еще был европоцентрическим. В то же время для новичка в НКИД это было блестящее начало карьеры.

Через несколько месяцев Громыко вызвали к Сталину, что было почти беспрецедентным. К вождю не могли попасть даже большинство послов. Но Молотову очень хотелось похвастаться новичком.

- Товарищ Громыко, имеется в виду отправить вас на работу в наше постпредство в Америке в качестве советника, - сказал Сталин. - В каких вы отношениях с английским языком?

- Веду с ним борьбу, и, кажется, побеждаю, - доложил будущий министр. - Хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует разговорная практика.

Сталин дал ему совет посещать в США церковные мессы, где священники говорят на четком и понятном английском. Вождь вспомнил, что так иностранные языки изучали революционеры во время вынужденной эмиграции в начале ХХ века. В Вашингтоне Громыко действительно вдохновенно учился, но новому послу Максиму Литвинову не нравился. Он даже написал своему подчиненному характеристику: к дипломатической службе не пригоден. Но Громыко снова повезло: в 1943 году Литвинова отозвали, а 34-летнего дипломата назначили на его место. Считается, что решение по Андрею Андреевичу Сталин принял специально, чтобы показать, что снижает уровень дипломатического представительства, и таким образом продемонстрировать президенту США Рузвельту свое недовольство задержкой с открытием второго фронта.

После девяти лет работы за океаном, в 1948-м, Громыко вернулся в СССР. Впереди были годы конфликта с новым министром - бывшим прокурором организованных Сталиным массовых процессов против "врагов народа" Андреем Вышинским. Личное знакомство с вождем спасло Громыко от репрессий, но карьера его чуть не остановилась. Биографы считают, что борьба с Вышинским в период закручивания новой спирали репрессий сильно повлияла на мировоззрение дипломата. Он навсегда запомнил, что внутренняя дипломатия, то есть связи с высокими должностными лицами в своей стране, важнее дипломатии внешней. В беседах с молодыми подчиненными Громыко называл этот принцип "первым заветом чиновника". Такая особенность карьерного роста в дальнейшем стала нормой в МИД СССР и ощущается во внешнеполитическом ведомстве даже современной Украины.

Когда первым секретарем ЦК КПСС стал Никита Хрущев, до Громыко дошел черед возглавить МИД Советского Союза. Произошло это в феврале 1957 года. И тут ему снова помогли не столько таланты, сколько уникальная неэмоциональность, сдержанность, лояльность к руководству. Исследователь Леонид Млечин пишет, что Хрущева отговаривали от назначения, ссылаясь на серость и безынициативность Громыко. На это Никита Сергеевич ответил: "Политику определяет ЦК. Вы хоть председателя колхоза на эту должность назначьте, он такую же линию будет проводить".

Хрущев очень любил заниматься международными делами лично. У него для этого была команда советников. Громыко отводилась техническая роль. А значит, будет справедливым считать, что во всех важных событиях той эпохи - от разрыва Москвы с Пекином до Карибского кризиса - глава МИД не играл никакой выдающейся роли. Это была политика Хрущева, а не Громыко. В этом смысле параллели с нынешним главой МИД РФ очевидны: крымская кампания является детищем лично Владимира Путина. Лаврову отведена роль говорящей головы и смягчителя негативных последствий этой авантюры.

О реальной способности Громыко проводить свою линию свидетельствует один эпизод напряженных отношений между СССР и США. Так же, как сегодня Путин, Хрущев в конце 1950-х мечтал быть принятым в клуб лидеров великих держав. Ему хотелось, чтобы его уважали не только как главу СССР, но и как деятеля мирового масштаба. Для этого он пытался, прежде всего, наладить диалог с Вашингтоном. Громыко его в этом поддерживал, поскольку считался одним из лучших американистов и негативно воспринимал чрезмерное внимание к европейским государствам. В 1959 году Хрущев побывал с историческим визитом в Америке. Там он пригласил американского президента Дуайта Эйзенхауэра посетить Советский Союз. Но 1 мая 1960 года советские ПВО сбили над территорией России американский разведывательный самолет. Хрущев начал требовать от Эйзенхауэра публичного извинения (хотя традиционно государства не берут на себя открыто ответственность за шпионскую деятельность). Президент отказался. Менее чем через месяц, на встрече лидеров четырех стран, Хрущев сразу взял слово и сказал, что, поскольку Эйзенхауэр не собирается извиняться, то ноги его в СССР не будет. В своих мемуарах много позже Громыко писал: "Я иду за Хрущевым, а в голове одна мысль: "Чистейшее позерство!" Генсек теряет контроль над собой, а для государственного деятеля великой державы это недопустимо". Но на самом деле, в тот майский день 1960-го на ужине в посольстве Громыко поднимал тост за "дипломатическую гениальность Никиты Сергеевича". В связи с этим будет интересно когда-нибудь узнать, что в марте 2014-го Лавров тоже считал, что добровольное втягивание России в новое глобальное противостояние является нонсенсом, продиктованным эмоциональностью Путина.

Громыко в воспоминаниях вообще недолюбливал Хрущева, в то же время очень высоко ценил Сталина. После отстранения Никиты Сергеевича в результате партийного раскола, глава МИД сделал ставку на Леонида Брежнева в его противостоянии с главой правительства Алексеем Косыгиным и председателем президиума Верховного Совета СССР Николаем Подгорным. Андрей Андреевич добивался, чтобы все основные переговоры вел не глава правительства, а генсек ЦК КПСС, что противоречило нормам протокола. Постепенно Громыко таки добился, что его мнение стало для Брежнева важнее мнения Косыгина. В частности, главный дипломат не позволил руководителю правительства отменить визит президента США (теперь уже Ричарда Никсона) в Москву.

Но нередко Брежнев занимался внешней политикой без оглядки на Громыко. Например, канцлера ФРГ Вилли Брандта в 1971 году постарались пригласить в Крым так, чтобы избежать участия в переговорах очень "холодного" в отношении немцев министра. Вообще, по воспоминаниям современников, историческое примирение между СССР и Западной Германией обеспечило КГБ во главе с Юрием Андроповым. МИД больше мешал разведчикам. Вместе с тем апологеты Громыко отвергают эту версию, приводя тот факт, что министр лично встречался с внешнеполитическим советником Брандта Эгоном Баром пятнадцать раз.

12 августа 1970 года Вилли Брандт и Косыгин подписали договор о нерушимости границ в Европе. Это сделало жизнь на континенте намного безопаснее и ознаменовало собой высокую точку "разрядки" в международных отношениях. Брежнев очень ценил это, и Громыко активно поддерживал процесс. Наверное, так же активно, как до того обеспечивал реализацию курса на размещение советских ракет на Кубе и введение советских войск в Чехословакию в 1968-м. Параллели напрашиваются сами собой.

Многолетний посол СССР в США Анатолий Добрынин вспоминал, что слабым местом Громыко было его пренебрежение к странам третьего мира. Андрея Андреевича интересовали США, Западная Европа, ООН, но отнюдь не Индия или Египет. Частично такая позиция объяснялась тем, что третьим миром и социалистическими странами занималось не МИД, а ЦК. И послами туда отправляли не дипломатов, а бывших партийных секретарей. Фактически Громыко отдал Восток и Африку на откуп международному отделу ЦК, который многие годы возглавлял Борис Пономарев, не любивший главу МИД. Тот отвечал взаимностью и отстранял Пономарева от западного направления внешней политики. Аналогичная ситуация много лет наблюдается в России, где странами СНГ Кремль занимается преимущественно напрямую. Украину в последнее время курировал советник Путина Владислав Сурков, а связями со странами Латинской Америки занимался руководитель "Роснефти" Игорь Сечин, свободно владеющий испанским и португальским.

На исходе правления Брежнева Громыко играл все более весомую роль и в вопросах определения внешней политики, и во внутрипартийной борьбе. В конце 1970-х глава МИД неожиданно стал занимать все более жесткую позицию в отношении Запада. Не потому, что изменил взгляды, а потому, что увидел: "разрядка" не в моде. Брежнев все чаще болел, а продвигаться вперед надо. Но ведь мирными предложениями уважения в далеком от дипломатии партийном аппарате не завоюешь.

В 1980-м Громыко занял очень воинственную позицию в отношении Польши, где на глазах рушился социалистический строй. Министр говорил, что "нельзя терять Польшу", и считал, что надо идти на введение "чрезвычайного положения для спасения революционных завоеваний". Кажется, с таких же позиций в январе-феврале смотрело на Майдан и нынешнее руководство России.

Так же Громыко поддержал и введение войск в Афганистан в 1979-м, хотя и не был инициатором этого решения. Опять же имперские настроения в политбюро были для Андрея Андреевича важнее дипломатических последствий. Для понимания момента в связи с Крымом показательным кажется такой диалог Громыко с Добрыниным:

- Зачем ввели войска в Афганистан, ведь крепко поссоримся с американцами?

- Толя, не волнуйся. Это только на месяц, все сделаем и быстро уйдем.

При этом известно, что последствия интервенции в Афганистан были тяжелыми для международного положения СССР. Москва втянула себя в новый этап противостояния, который полностью проиграла. А США, наоборот, после катастрофы во Вьетнаме и экономического кризиса 1970-х, едва не приведшего к поражению Запада, смогли стать мировым лидером. И Громыко несет значительную ответственность за результат попыток применения сталинских подходов в абсолютно других международных реалиях.

Интересно, что именно Громыко после смерти Константина Черненко на заседании политбюро в марте 1985 года первым предложил кандидатуру Михаила Горбачева на должность генерального секретаря ЦК КПСС. Горбачев положил конец холодной войне и, как считают в нынешней России, сдал все, за что на протяжении десятилетий боролись такие "солдаты империи", как Громыко.

Лучше всего подвел итоги деятельности Андрея Андреевича публицист Леонид Млечин: "Его хмурое лицо с опущенными уголками рта на протяжении нескольких десятилетий олицетворяло внешнюю политику Советского Союза. Его устами Москва почти всегда говорила "нет". Главное для Громыко заключалось в том, чтобы на Земном шаре ни одна проблема не решалась без участия Советского Союза. Он пренебрегал такими вещами как права человека, но, кажется, был свободным от коммунистических догм. Он беспокоился лишь о постоянном росте могущества государства, отражавшемся в силе армии, и равенстве с Соединенными Штатами. Он был надежным исполнителем воли того, кто стоял во главе государства. Это и помогло ему выжить и возглавлять МИД такие долгие 28 лет".

Кажется, трудно найти слова, так точно в большинстве деталей характеризующие и нынешнего хозяина кабинета на седьмом этаже высотки на Смоленской площади.