МАТРИЦА

Часть I. Президент

В среде как профессиональных наших экспертов, так и «кухонных аналитиков», существуют два взаимосвязанных, стойких и крайне популярных заблуждения: первое заключается в том, что президентов якобы избирает народ (избиратели, электорат и т.д.); второе — в том, что на результаты этого как бы народного волеизъявления можно каким-то образом повлиять (технологически, финансово, психологически и т.д.)

На самом же деле, если отбросить мистику, шаманство и гипнотизм избирательных заклинаний, процедур и ритуалов, то становится понятно и ясно, как день, что президентов избирает время. Именно время начинает сначала деликатно скрестись по тонированным окнам президентских дворцов — мол, «пора, пора», потом нервно барабанить по ним своими чувствительными пальцами — «ну, скоро?», а затем чуть ли не срывает остервенело крыши — «пошел вон!»

Есть такое понятие — «политическое время». В отличие от просто «времени физического» оно не однородно, течет на разных отрезках с неодинаковой скоростью, иногда способно застывать и даже течь вспять, но рано или поздно это время кардинально меняется и предстает в совершенно новом качестве и облике.

Когда-то Шопенгауэр остроумно заметил, что единственной причиной близости мужчины и женщины является воля еще не рожденного от них ребенка. Эта воля якобы чувствует, какие именно люди произведут его на свет лучшим образом и именно их заставляет стать своими родителями.

Так вот, по большому счету, единственной причиной смены высших политических лидеров является своего рода воля еще не рожденного нового времени. Это еще не состоявшееся, не сбывшееся время, которое мы называем «будущее» («светлое будущее»), постоянно ищет лучших субъектов для своего скорейшего рождения. Это еще не сбывшееся время мучительно выбирает личности, которые способны эффективно решить как проблемы, оттягивающие его рождение, так и те задачи, вызовы, которые возникнут с собственно его приходом.

Народ же (это не оскорбление, а констатация) служит инструментом времени. Когда он чутко прислушивается к его советам, то сразу выбирает именно тех людей, которые способны приблизить более совершенное, более свободное, более благополучное время. Когда нет — все начинается сначала. Но рано или поздно время добивается своего, потому что с ним нельзя «договориться», его нельзя разжалобить, подкупить или запугать.

Соответственно более эффективным является прогноз, который «танцует» не от расчетов, за какого кандидата проголосует избиратель, а от способности того или иного претендента решать грядущие проблемы и адекватно реагировать на вызовы времени.

Если взять за основу этот в максимально кратком и общем виде изложенный подход, то ответить на самый интригующий, будоражащий, а некоторых и уже пьянящий политический ребус под названием «назови нового президента», не так уж сложно.

Механизм, а точнее технологема здесь такая: из вызовов, проблем, задач, о которых уже во всю волеет или сигналит украинскому сообществу ближайшее будущее, конструируется некая матрица. Потом эту матрицу надо осторожненько наложить на некоторых вероятных претендентов (осторожно, т.к. некоторые претенденты невероятно пугливы и их, ненароком, можно этой, в принципе безболезненной, процедурой напугать чуть ли не до смерти — естественно политической). Тот, кто в большей степени впишется в параметры матрицы, скорее всего, и будет президентом. Элементарно! Если, конечно, как часто бывает, что-то не напугает народ. Итак:

Нужен ли Украине президент?

Начнем с этого базового параметра матрицы, поскольку без ответа на него, точнее ответа позитивного, все остальные теряют просто смысл. Ответ — позитивный. Лукавые размышлизмы о «парламентской республике», о «европейских традициях» и прочая риторическая шелуха — вызваны не столько системным и логическим анализом действительно глубинных политических и ментальных мировых тенденций, сколько бессистемным иррациональным и местечковым страхом перед действующим президентом или возможным его преемником. Какая может быть логика в следующих ущербных декларациях: «Уж лучше никого, чем опять такого»?

На самом же деле старушка Европа давно изнывает от деперсонализированной, обезличенной, толпизированной демократии и политического менеджмента. Еще бы! Если во времена Оргети-и-Гассет масса, толпа стала хозяйкой улиц, то в последние десятилетия масса, толпа стала полновластной хозяйкой политических храмов.

Европа, деликатно скрывая это, бодрясь и хорохорясь, смертельно устала от ситуаций, когда простейшие решения в её самых продвинутых странах принимаются через бесконечные прения годами; когда никогда, нигде и ни в чем нельзя найти виновных; когда рябит в глазах и стоит звон в ушах от одновременно говорящих и галдящих толп «народных избранников»!

Я точно знаю, что многие европейские эксперты, стесняясь об этом говорить, думают примерно следующее.

В политике технологически многое от менеджмента — чем персональнее ответственность, чем меньше людей принимают участие в принятии решения, чем ярче личность стоит во главе этого процесса, тем оно принимается быстрее, эффективнее и качественнее. Последний пример тому — мировая антитеррористическая операция. Штаты в лице их президента даже не стали ожидать, пока европейский политический пипл договорится, дотолкуется до каких-то выводов, и сделали все сами — быстро, решительно, четко. Уже одного этого аргумента достаточно с головой, чтобы понять тенденцию эволюционирования в современном, вдруг ужесточившемся, усложнившемся, ускорившемся мире в сторону более мускулистых, персонифицированных систем правления, главной из которых пока является президентская. Но назовем и другие аргументы.

В политике ментально и сакрально кое-что от религии. Простые люди желают конкретно видеть лик высшего политического «творца». Они хотят видеть его улыбку, когда в стране все хорошо, хотят видеть его слезы в её драматические моменты, хотят видеть его озабоченность, когда «нация сосредотачивается» на какие-либо свершения. Да простят меня за несколько кощунственное сравнение, европейская среда переросла уже период своего рода «политического пантеизма», т.е. политической веры в некую высшую политическую массу. Она созрела до некоего «политического христианства», когда высшая идея, высший политический промысел имеет конкретный человекоподобный образ.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что Европа тайно завидует тем же Штатам, где все проблемы страны читаются на лице их президента. Где народ может буквально заглянуть в глаза всем этим проблемам и вызовам страны… Можно ли заглянуть в глаза, скажем, немецкому бундесрату? У меня, по крайней мере, не получилось. А Шираку, Бушу, Путину — не проблема.

Много можно рассуждать на эту тему. Короче, я лично уверен, что европейские страны ожидает новое время, своего рода ренессанс культа политических личностей. Ренессанс некоего политического антропологизма, где политические системы и режимы буду опираться не на толпы, а на личности. Где узурпация власти будет ограничена не механическим её распределением, распылением и мелочным раздроблением, а гражданской позицией и политической культурой народа, свободой масс-медиа, прозрачностью политической жизни с помощью Всемирной паутины и, главное, правом народа не только на ошибку в выборе лидера, но и на мгновенное её исправление. Где у каждой нации будет свой лидер, свой кумир, свой защитник.

Когда 11 сентября американцы несколько часов не видели своего президента, нацию чуть не хватил «кондратий». Потому что янки давно привыкли гадать и угадывать свое будущее именно по лицу своего президента, а не по интеллектуальной гуще «Political affairs».

В политике, как ни странно это прозвучит на наших теренах, есть чуть-чуть от этики и эстетики. Именно президент во многих странах выступает максимально наглядным этическим и даже эстетическим лейблом нации. Глядя в него, как в зеркало, нация видит, насколько она моральна или аморальна, привлекательна или отвратительна. Фразу «каждый народ достоин той власти, которую он имеет», придумал отнюдь не философ Гегель, а простые избиратели свободных стран. Поэтому в этих странах моральные проступки президентов простые люди переживают куда тяжелее, чем их политические и экономические промахи. Поэтому президенты в этих странах всегда при массовых опросах входят в десятку самых привлекательных (или даже сексапильных) людей мира. Поэтому в этих странах можно услышать фразу «мой президент», сказанную без ложного пафоса на улице, а не в президентской администрации. (Кстати, я вообще считаю, что лидер, о котором простые люди не говорят «мой президент», не имеет полной легитимности.)

В политике (не надо иронизировать) есть кое-что от секса. Избрание лидеров страны не прямым голосованием, а многоступенчатым — через депутатов-посредников (парламентская система) — это все равно, что прерванный интимный акт или любовь через посредника. Этого, по-моему, никто не любит. И не верьте тем европейцам, которые говорят, что не плохо жить в стране, где граждане не знают имен и лиц своих политических лидеров. Повторяю, политика в мире антропологизируется, и все в душе хотят воочию видеть во главе страны человека, персону, личность, лидера, которого избрали сами.

Вызовы глобализации

Теперь собственно можно перейти непосредственно к тем вызовам, которые ожидают нашу страну в ближайшее время, и тем матричным качествам, которым должен отвечать будущий президент, чтобы устоять перед ними.

Главные вызовы времени проистекают, безусловно, из процесса глобализации. Это только депутатам кажется, что главные национальные проблемы возникают и решаются на двух улицах: Банковой и Грушевского. На самом деле политическое пространство, в котором живет Украина, несколько пошире. Есть та же Европа. И есть даже озвученное высшим должностным лицом желание присоединиться (политически и экономически) именно к этой части мира.

Хотя дело-то вовсе не в желании первых и других лиц, а в очевидных объективных процессах. Именно в центре Европы произошел геополитический взрыв под названием «глобализация». Сегодня и завтра Европа — это расширяющаяся политическая вселенная, которая неизбежно будет охватывать и вовлекать в свою орбиту все новые и новые страны и регионы. Вопрос только — когда, как и на каких условиях.

Украина же в этом процессе пока участвует как периферийный объект, но не активный субъект действия. Время представило нам две возможности. Первая — инертно ждать, пока нас с трудом, мучительно, но рано или поздно переварят в часть своего сообщества. Либо самим стать активными участниками управления этим процессом.

Пока все идет по первому сценарию. Украина как бы играет с Европой в прятки. Высовывается где-нибудь в Брюсселе, Шейпе или Париже и кричит: «Я здесь!» Но пока громоздкие европейские политические и экономические структуры к ней поворачиваются, она уже убегает. За десять последних лет были сделаны самые громкие и самые многообещающие декларации в европейскую сторону. И за это же время реально сделано все возможное, чтобы Украина была максимально неинтегрируема, несочленима с европейским сообществом.

Словно специально у нас развивались именно те архаические сегменты производства, которые скорее нужны Ирану или Ираку, чем будущим общеевропейским потребностям. Словно специально ликвидировались, «гасились» те высокотехнологические производства, которые могли бы быть востребованы Западом. Поразительно мало делалось в унификации и адаптации наших законов к европейским. Нет такой унификации и в отношении множества основных стандартов (даже зерна!). Мы почти не участвуем в создании трансъевропейских коммуникаций. У нас удивительно недоразвитая по европейским нормам финансовая инфраструктура (все полторы сотни коммерческих банков страны имеют в сумме меньше активов, чем один не самый крупный банк Польши!) Не развиваются перспективные европейские финансовые технологии и услуги — лизинг и т.д. Но главное то, что наша элита так и не интегрировала в европейский, и тем более мировой, бомонд. И это последнее — самое страшное.

В Европе уже почти во всех странах, а в Штатах и подавно, сформировался слой, каста, некая сверхэлита «интеграторов». Их еще называют пока в шутку, но все более серьезно «мировое правительство». Мне приходилось встречать этих людей то в Баку на переговорах по дележу каспийской нефти, то на Балканах по поводу урегулирования известных конфликтов, то в Казахстане, торгующихся за местные месторождения.

Это люди, которые поняли, что им на долю выпало то, что выпадает одному из трех-четырех поколений — жить именно в тот краткий момент, когда «геополитика» перестает быть ругательным и обличающим словом, поскольку география вдруг становится политикой, а политика — географией. В этот исторический момент крушения грандиозных империй, передела сфер влияния, перекраивания зон интересов, пересмотра регионов ответственности, изменения конфигураций дуг стабильности и нестабильности многие страны получают свой шанс. Шанс попасть в более высокую мировую политическую лигу, обрести чуть ли не мгновенно новый планетарный удельный вес, или хотя бы новое субрегиональное значение, повысить свое влияние и открыть доступ к новейшим ресурсам — технологическим, финансовым, политическим.

Именно поэтому сегодня так горят глаза у представителей элиты Германии, Штатов, России, Китая, когда они говорят и спорят о новых реалиях и новых проблемах, о всяких там национальных интересах, шельфах, демаркациях, островах, транзитных коридорах и т.д. Примерно так же горят глаза у представителей нашей национальной элиты, только когда они делят комитеты в парламенте, министерства в Кабмине, спорят о своих фирмах, рассказывают о своих домах и автомобилях и сплетничают об адюльтерах своих знакомых.

Когда-то я был свидетелем, как буквально «колбасило» от восторга одного из лидеров нашей страны, когда он рассказывал о своей конюшне. И я видел, как тут же потухли его глаза, когда кто-то перевел тему разговора на проблему уникально и стратегически важную для Украины — острова Змеиный. А суть заключалась в том, что на этом острове, который может быть ключевым инструментом в решении многих геополитических проблем целого субрегиона, а может и будет центром будущего нефтяного Клондайка, надо, наконец, построить причал, стоимость которого, кстати, меньше чем стоимость конюшни упомянутого политика. (Причал, кстати, до сих пор не построили ввиду отсутствия финансирования.)

А кто из нас слышал, например, чтобы в парламенте столь же яростно обсуждали проблемы Дуная — уникальной трансъевропейской артерии, с таким же напором и азартом, с каким, например, обсуждалась вообще-то весьма заурядная проблема спикера.

Но я все же мечтаю дожить до того времени, когда наших политиков будет «колбасить» пусть от отчаянных интриг, пусть от безудержного собственного коварства, пусть от необузданной собственной алчности, но при решении проблем общеевропейского дома, а не собственных и соседских хуторянских радостей.

Подобные же изменения в этой политической мегапсихологии элиты могут начаться и с одного человека, но безусловного лидера. В том числе и лидера по должности, т.е. президента. Для этого первым матричным качеством, которым должен обладать следующий президент должна быть ярко выраженная стратегичность его мышления и его психологии. Такое, собственно, давно уже происходит во многих странах мира, где претенденты становятся все в большей степени стратегами государств, оставляя оперативные и тактические функции правительствам, парламентам и судам.

Предлагаю читателям интересную игру. Мысленно представьте себе галерею возможных претендентов на пост президента: Тимошенко, Ющенко, Грача, Медведчука, Мороза и, конечно, Ржавского и т.д. Представили? Теперь попробуйте определить по их интеллектуальному и психологическому архетипу, от чего они испытывают драйв: от каких-либо локальных проблем типа приватизации крымского содового, высказываний в их адрес Тани Коробовой, или от возможности участия Украины в разрешении албанско-македонского конфликта, от удачной своей засветки на Давоском форуме, от чтения последних книг Хантингтона по геополитике и т.д.

Это как бы первый тест на главные матричные качества будущего лидера, особенности стиля и мотивации его мышления.

Легко придумать следующий тест: на любимые инструментарии того или иного претендента в разрешении важнейших проблем страны.

В максимально обобщенном виде есть, условно говоря, три типа инструментов, три типа ресурсов, с помощью которых решались и решаются те или иные общественно значимые проблемы. Это человеческий, материальный и финансовый.

В советской системе, помнится, выделялись два руководящих типа: партийная номенклатура, за которой закреплялся человеческий ресурс, или, как тогда говорили, «человеческий фактор» и хозяйственная номенклатура, которая управляла непосредственно материальными ресурсами. Единственное, чего не было тогда, так это финансовой даже не номенклатуры, а элиты, поскольку не было как такового капитала в полном смысле этого слова. Очевидно, поэтому в Украине до сих пор правят так называемые «специалисты» по «человеческому фактору» и по управлению материальными потоками.

В то же время в цивилизованных странах главным инструментом управления, регулирования, мотивирования, наказания давным-давно стали финансы. В «Мировое правительство» от Украины может быть допущен только тот человек, который в совершенстве говорит на одном с ними финансовом языке. Который так же, как и они, чуть ли не физически осязает те незримые финансовые потоки, которые словно кокон оплетают Землю, связывая страны, континенты, фирмы и конкретных людей.

Сегодня ценность того или иного лидера государства заключается в том, насколько он сумел превратить свою страну в гигантскую ловушку, засаду для этих бешеных денег, которые финансовым ураганом носит над всей планетой.

Украина сегодня является последней страной, которая отгорожена от мировых денег, да и своих собственных, громадной крепостной стеной. Мы являемся последней страной в Европе, где практически нет фондового рынка (весь наш фондовый рынок оценивается в миллиард с лишним долларов в то время, как в соседней 9-миллионной Венгрии он давно зашкаливает за двадцать миллиардов). Т.е. у нас почти нет рынка денег, нет места, куда возможный покупатель принес бы свою лишнюю денежку. (Кстати говоря, Путин, что бы там ни говорили, за время своего правления увеличил российский фондовый ранок почти в два раза. За последний год в акции российских предприятий было вложено из-за рубежа около 30 млрд. долларов. Президент просто гарантировал своим словом и своей волей права миноритарных акционеров. И российские же миллиарды, до этого вывезенные и запрятанные в оффшоры, стали бесчисленными ручейками течь назад в Россию без всяких там финансовых разведок, окриков прокуратуры и угроз правительства).

Соответственно, вряд ли следующим президентом Украины будет тот, кто «разбирается в людях», кто умеет бесконечно тасовать кадровые карты по министерствам, кто умеет «нагибать парламент» и «работать» с судьями.

Вряд ли будет президентом и тот, кто даже виртуозно руководит и управляет «материальными потоками», т.е. умеет в нужное место направить уголь, перекачать газ, перебросить из региона в регион комбайны, обеспечить посевную органикой, а уборку — химзащитой и т.д. и т.п.

Президентом, исходя из матричных временных требований, все же будет тот, кто виртуозно управляет деньгами, кто может под свою репутацию и волю привлечь громадные финансовые ресурсы, кто может своей честью, честным словом снять опасения тех, кто имеет внутренние заначки. Президентом будет тот, кто запросто вхож в главные финансовые закрома и финансовые империи мира, для кого деньги — это инструмент не строительства личной «хатынки» в Швейцарии, а средство создания цивилизованного украинского дома, как составной части европейского мегаполиса.

Немаловажным, а точнее важнейшим матричным качеством будущего президента будет, как уже говорилось, его личная интегрированность в европейский бомонд. Это со стороны кажется, что Европа — громадное географическое, экономическое, политическое и т.д. пространство. На самом же деле «европейская кухня», где варятся будущие интеграционные и глобалистские проекты, тесна, локальна и ограничена. Здесь все друг друга лично знают, здесь принято общаться семьями, здесь бушуют свои «кухонные» страсти, интриги и сплетни. Свои и авторитетные люди на этой «кухне» раньше других узнают как о новых проблемах, ожидающих их страны, так и о новых возможностях.

Именно поэтому лидеры, представители трансъевропейской элиты не жалеют своего, казалось бы, бесценного времени на поддержание личных знакомств, на встречи, разного рода посиделки и т.д. То, что президенты, премьеры, знаковые персоны этих стран вместе катаются на горных лыжах, вместе играют в гольф, дружно покоряют горные пики, сидят рядом на благотворительных концертах и банкетах, не говоря уже о множестве других официальных и полуофициальных контактах, — это не блажь и сибаритство, это важнейший, если не ключевой, элемент собственно политики.

Соответственно, можно предположить, что новым президентом будет персона, как говорил Гоголь, «приятная во всех отношениях», принятая в ключевые европейские салоны благодаря своим светским качествам, уму, иронии, эрудиции, вписанная в общеевропейский культурный контекст.

Сразу отмечу, что будущему президенту все это сделать будет весьма непросто, поскольку придется преодолеть массу негативных и уже стойких стереотипов, которые традиционно связывают с нашими лидерами. В местной прессе почему-то не пишут, что на выступление наших лидеров, скажем в Давосе, обычно приходят с десяток человек. Поскольку давно считается, что более нудных, более провинциальных, менее эрудированных персон трудно даже представить.

Поэтому новый лидер не сможет себе позволить роскошь быть просто похожим, например, на блестящего Томи Блэра, на респектабельного Шредера или импозантного Берлускони. Он должен будет быть ошеломляюще обаятельным, потрясающе симпатичным, убийственно компетентным и вызывающе интеллигентным для того, чтобы отыграть в репутации Украины то, что уже почти безвозвратно потеряно.

Можно было бы наполнять нашу матрицу массой других параметров, связанных с неизбежным участием Украины в процессах глобализации, но есть еще одна проблема нового времени, на которой стоило бы остановиться особо.

Вызовы катастрофикации

Не все почему-то задумываются над тем, что сегодня количество различных ужасов, которые мы видим по телевидению за одну вечернюю новостную программу, превосходит, скажем, некий годичный норматив десяток лет тому назад. Сегодня за один вечер мы можем узнать о двух-трех политических кризисах в разных странах, о двух-трех военных столкновениях, о нескольких террористических актах, обязательно об упавшем самолете, о сошедшем с рельсов составе, об отравлении реки химическими сбросами, плюс о бесчинствах футбольных фанов. А в каких-нибудь годах этак 80-х одного любого из этих событий хватило бы на неделю, а то и месяц для пересудов, толкований и комментариев.

Кажется, что мир взбесился, встал на дыбы в знак какого-то непонятного протеста против самого человечества и решил-таки достать его кризисами, катастрофами, неприятностями.

Все это специалисты называют катастрофикацией мира. Причины этого явления достаточно очевидны. Есть такое понятие в сопромате — «усталость бетона», т.е. даже сверхпрочный бетон устает и вдруг разрушается от постоянной долговременной нагрузки и напряжения. Такое впечатление, что похожую усталость испытывают сегодня практически все системы и подсистемы мира и человечества.

«Устали» политические системы. Они даже в самых развитых странах уже не справляются с напором проблем и начинают на глазах либо разваливаться, либо мутировать. Все это сегодня называют «кризисом демократии», «реставрацией фашизма и экстремизма» и т.д.

«Устали» социальные системы. Они явно не справляются с вдруг увеличившимся разрывом между богатством и бедностью, между культурой и бескультурьем, между разными этническими, религиозными и цивилизационными моделями жизни часто в пределах границ одной державы.

«Устали» технологические и инфраструктурные системы. Лавинообразный сплеск нагрузки на, скажем, транспортные системы приводит к уже почти не прекращающимся инцидентам, авариям и катастрофам.

«Устали» экологические системы. Природа уже не справляется с переработкой, гашением и нейтрализацией вреднейших последствий человеческой деятельности. Наводнения, паводки, землетрясения, ураганы иногда начинают происходить даже там, где их во веки веков не было.

Складывается такое ощущение (и напрашиваются такие логические выводы), что все мы в широком смысле слова как человечество, континент и в более узком смысле слова как держава находимся на пороге некой обвальной катастрофикации. Это, кстати, колоссальная причина того, что системы власти в странах всего мира, скорее всего, будут эволюционировать в сторону некой монократии, т.е. будет непрерывно расти спрос на структуры, где лидеры будут на себя брать персональную ответственность, и конечно будет расти спрос на подобных лидеров.

Совсем не обязательно в свете вышесказанного, что новый президент Украины будет походить на Сергея Шойгу и будет мотаться по стране в камуфляже, непрерывно ликвидируя то последствия аварии на шахтах, то останавливая паводки в Закарпатье, а то и распуская парламент, препятствующий его быстрой реакции на возникновение новой непредусмотренной национальной угрозы.

Скорее, новый президент, не исключая вышеназванных навыков, должен все же быть неким инноватором, т.е. тем истинным лидером и в интеллектуальном плане тоже, который сможет не просто реагировать на угрожающие события, а предлагать совершенно новые инновационные подходы к недопущению ситуаций, несущих угрозу населению и стране.

Новый лидер, возможно, разработает системный же ответ на вызовы тем системам, о которых выше говорилось. Наверное, это будет невероятно сложно. Сложно потому, что президенты, лидеры — это такие же живые люди, и им иногда, наверное, хочется, как всем, выпить, переброситься в картишки, расслабиться, посплетничать о своем окружении, поругать оппозицию, подумать о благосостоянии своих детей и внуков. Но может получиться, что надвигающееся на нас со скоростью курьерского поезда время не даст, извините за тавтологию, на это времени. Боюсь, что новый президент будет лишен всех этих простых житейских радостей, но зато, возможно, будет наделен такими доблестями, как предельная концентрация, аскетизм, самоотверженность и самоотдача.

Лев Толстой любил говаривать: «Не надо жить дробно…» Боюсь, что для будущих лидеров страны прошло время, когда можно было позволить себе роскошь «жить дробно», увлекаясь своими частными интересами, решая личные проблемы близких людей, потакая собственным страстям, обидам и увлечениям. Страну ожидают вызовы такой силы, что ответить на них можно будет лишь консолидированным общим интересом, спаянным общей мотивацией, синергетикой объединенных целей общества. Отсюда правило: будущий президент может быть более или менее умным, образованным или компетентным, но он по-любому не может быть во всех смыслах мелочным.

Есть ли у нас претендент такого закала и для решения таких титанических задач? Я думаю, что искать такого претендента надо не только по личным его претензиям, амбициям и качествам, но и по таким косвенным, казалось бы, признакам, как наличие у него адекватной названным проблемам интеллектуальной команды.

Сложность в том, что в Украине, на мой взгляд, не сформировалась, а точнее не была востребована интеллектуальная элита, как самодостаточный и конкурентоспособный по отношению к другим элитам социальный слой. Сегменты или осколки этого слоя существуют и выживают пока в основном в сервисном режиме.

В частности, некоторые пока еще интеллектуалы обслуживают бюрократическую элиту, однако не смешиваясь по разным причинам с ней. Они в принципе могут воспроизводить свои творческие потенции за счет того, что имеют доступ к взяткам, подношениям, некоторым привилегиям. Другие в принципе точно так же обслуживают другую элиту — олигархическую — с той лишь разницей, что играют не на стороне получателя, а на стороне носителя взяток. Но рано или поздно эти люди утрачивают навыки действительно интеллектуального, т.е. заангажированного только объективной ситуацией, а не чьими-то субъективными интересами анализа действительности и её проблем.

Сказанное, конечно, не означает, что такие известные интеллектуалы, как кандидат наук Александр Волков или академик Владимир Литвин, не способны к незаангажированному беспристрастному и свободному полету творческой мысли. Но все же мне больше верится в раскрепощенность творческого потенциала таких людей, как, например, Николай Михайлович Амосов, которые на определенном этапе избежали соблазна полного и комфортного растворения во властных или коммерческих элитах ради великой привилегии настоящих ученых ставить своё любопытство и познание выше, чем деньги и чужое задание.

Поэтому для нового президента возможности решения самых острых и опасных вызовов времени — это одновременно и проблема, с одной стороны, формирования ими интеллектуальной элиты как самодостаточного, самообеспечивающегося независимого слоя. С другой стороны — это проблема повышения планки индивидуальных качеств самого лидера. Поскольку наличие рядом с ним такого «высоколобого» сообщества требует от него самого особо высоких незаурядных личных качеств.

Вызовы временной идентификации

Выше я набросал чуть ли не невыполнимые требования, претензии к матричным качествам будущего президента. Хотя их выполнимость и невыполнимость во многом зависят от достаточно простой процедуры — от того, по отношению к какому времени они, как сейчас модно говорить, позиционируют.

Помню в 1991 году, когда во всю бушевала вакханалия отказа партийной власти от собственных привилегий, когда цековские распределители срочно перепрофилировали в магазины и столовые для ветеранов, а цековские загородные дачи и пансионаты отдавали под детские приюты и дома, я попал в гости к одному по-настоящему мудрому егерю. Он наотрез отказался ликвидировать охотничьи домики и лесные нычки, предназначенные для высшего компартийного состава. Показывая мне один такой домик, любовно изнутри обшитый мехом и с торчащей из окна палкой, которая имитировала ствол ружья, чтобы от него не отвыкали бродящие рядом олени, он, помнится, сказал: «Зачем все это рушить? Все равно к власти опять придут люди из того времени. Они же не смогут без охот, госдач, закрытых угодий, разных там мигалок и т.д.»

И действительно, пришли к власти люди из того времени. Вяло поругивая бывшую коммунистическую власть, они полностью возродили её ритуалы и бытовой дизайн. Они полностью скопировали её стилистику, начиная от убранства кабинетов, кончая хамством в отношениях с подчиненными. Эти люди никогда не поймут, что невозможно стоять одной ногой в прошлом, а другой в будущем. Они не читали Эйнштейна, поэтому не догадываются, что время не только непрерывно, но и дискретно. Они не понимают, что предыдущая власть погибла как раз потому, что намертво срослась со своим временем, привычками, привилегиями, способом восприятия — «сверху вниз» актуальных проблем и потому совершенно утратила возможность предвосхищения новых ситуаций и новых вызовов.

Поэтому будущий президент родится из достаточно простого усилия — из усилия приобщения себя к новому времени. Он должен будет преодолеть ностальгию по тем приятностям, которыми изобиловало старое-нынешнее время. Он должен смириться с тем, что его не будут за глаза называть «папа» или «мама»; что от его рыка не будут дрожать окружающие; что он не будет вершителем и распорядителем конкретных судеб; что он будет лишен права на многие личные чувства, например, на месть или обиду; что привилегии будут вытекать не из его желаний, а из должностных обязанностей и функций. Вот тогда-то у нового лидера откроется возможность заглянуть в будущее и увидеть то, что для его предшественника было закрыто непроницаемой пеленой. Тогда и у нас, простых граждан, появится шанс жить в XXI веке не только по календарю.

Несколько лет назад один мой знакомый из президентской администрации издал весьма любопытную книгу. Его подчиненные, которые написали ему текст, дали этой книге замечательное название — «Вечно длящееся настоящее». Тогда мне, честно говоря, самому казалось, что наше настоящее будет длиться вечно. Но, видимо, чудес не бывает. Будущее рано или поздно наступает, как ни странно, даже в нашей стране. Оно уже нервно постукивает пальцами (смотри начало)…

Данная статья выполнена
в рамках системного проекта «ЮТА»