Любовь и немцы

Амурные дела и проституция в оккупированном Киеве.

Война - не только смерть, увечья и поломанные судьбы. В горниле трагического времени находится место и любви.

И не только высокому чувству, воспетому в произведениях искусства, но и временным, быстротечным телесным утехам, добытым силой, купленным за деньги... Люди в экстремальных условиях, когда тонкий волосок жизни в любой момент мог оборвать бог войны, не гнушались простыми радостями жизни.

Три четверти века назад в Киеве хозяйничали нацисты. Несколько сотен тысяч жителей города, оставшихся в оккупации, боролись за выживание. Голод и холод, облавы и расстрелы, вывоз на принудительные работы в Германию - это неполный перечень тогдашних ужасных реалий. О вступлении немецких войск в украинскую столицу, знакомстве с ними киевлян и культурной жизни при оккупации читайте в ZN.UA (№33, 16.09.2016 г. и №1, 13.01.2017 г.).

Немцы глазами киевлянок

Очевидцы, пережившие нацистскую оккупацию в Киеве, вспоминали, в частности, и об амурных делах.

В сентябре 1941 г. в город вошли немцы. И люди с удивлением отметили, что солдаты гитлеровской армии были намного привлекательнее на вид, чем советские. Как пишет писательница Евдокия Гуменная в романе "Крещатый Яр", Киев заполонили аккуратные и холеные вояки. Вели себя дисциплинированно. А совсем недавно на левый берег отступило жалкое неорганизованное войско: советские солдаты были грязные, уставшие, в расстегнутых шинелях.

Жители города с любопытством рассматривали чужеземцев, пытались с ними познакомиться. Оказалось, что у многих киевлянок отношение к оккупантам совсем не враждебное - без ненависти и пренебрежения. Наоборот, они воспринимали немецких солдат как привлекательных мужчин. Вот что пишет Евдокия Гуменная: "Улица расцвела людьми, девушки окружают молодых и стройных белокурых юношей в бледно-зеленоватых униформах, а поскольку говорить с ними не умеют, то суют им в руки записочки. Солдаты с любопытством их рассматривают, они - солдат. Так это те, кто два месяца грохотал под киевскими воротами? Можно даже сказать, что немецкие солдаты меньше интересуются девушками, чем девушки ими".

"Немцы выглядывали из машины, прогуливались по улице - чисто выбритые, свежие и очень веселые. Будешь свежим и веселым, если у них пехота, оказывается, не шла, а ехала! - замечает Анатолий Кузнецов в романе "Бабий Яр". - Девчонки захихикали, смущаясь, и все вокруг посмеивались и улыбались".

Немецкий офицер и киевская девушка

И легкомысленность, и голод…

Киевовед Дмитрий Малаков проиллюстрировал свою книгу "Те два года… В Киеве при немцах" рисунками старшего брата Гоги. Будущий заслуженный художник Украины Георгий Малаков во время оккупации был подростком, но и его наблюдательный глаз замечал близкие отношения местных девушек с чужеземными солдатами. Отдельные сюжеты он использовал в своих иллюстрациях. Вот что пишет Дмитрий Малаков: "Были в Киеве и девушки, которые искали и легко находили контакты. И рождались белокурые детки, и песенка на странном, понятном киевлянам украинско-русско-немецком суржике:

Їхь тебе чекала.

Варум ти не прийшов?

Я не такая фрау,

Щоб ждати драй часов!

Нах хауз я тікала,

Бо з неба вассер йшов…

Как-то Гога сидел на тогда еще открытых небу склонах Днепра с приятелем Виктором Черноволом; листали страницы Meine Bundesgenosse (Мой союзник). Неподалеку поднималась вверх парочка: киевская модница и немец. Этот кавалер помогал даме, поддерживая ее за ягодицы. Сцена запомнилась, и Гога позже со вкусом изобразил ее в деталях".

Не только любопытство побуждало молодых киевлянок знакомиться с немецкими солдатами и офицерами. Когда в городе стало трудно с продовольствием, многие девушки продавались солдатам просто за продукты. Еще один тогдашний подросток Анатолий Кузнецов стал свидетелем такой сцены: "Мы с Шуркой вышли из кино хмурые, как гиены. По тротуарам прогуливались немецкие солдаты, обнимая местных проституток. Девицы были оформлены по последней моде: крупно вьющиеся и небрежно падающие на плечи длинные волосы, пальто нараспашку, руки обязательно в карманах. Две пары перед нами распрощались, и мы услышали такой разговор: - Что он тебе дал? - Две марки, мандаринку и конфет. - Мне три мандаринки.

"Наши женщины - свиньи"

А вот писатель Аркадий Любченко, которому в начале войны было за сорок, в отличие от юношей, не ограничивается созерцанием. Он поднимает моральную сторону дела. Его запись от 13 июля 1942 г. пронизана гневом и осуждением: "Большинство наших теперешних женщин и девушек - свиньи. Просто - свиньи. Достаточно уже того, как они усердно липнут к немцам и с первых же дней наихудшим способом взялись "представлять" нацию. Все это, воспитанное еще большевизмом, без крепких моральных и национальных принципов, ни черта не стоит - его следовало бы уничтожить, выжечь из жизни, как болезнь, как гангрену. Об этих женщинах и девушках мы еще будем в свое время решительно говорить, и наш приговор должен быть самым суровым. Это - гадкая гниль, струп. Ко всей боли моего народа - еще и эта, стыдом пронизанная боль!".

Но уже через год, находясь за сотни километров на запад от Киева, Любченко немного смягчит свое отношение к украинским женщинам в оккупации. 14 июля 1943 г. он запишет: "Кстати, нарекал я когда-то на городских укр. девушек, что они не берегут девичью честь в поведении с немцами. Но то, что в этом направлении делают польки, выходит действительно за пределы всякой критики. В этом я уже непосредственно, наглядно здесь убедился".

Следует отметить, что сам Аркадий Любченко во время войны тоже не гнушался мимолетными любовными связями. Причем свои сексуальные приключения описал в том же дневнике. Правда, к тому времени писатель был уже разведен. Однако его амурные похождения осложнялись присутствием сына, который остался с отцом, и болезнью, которая в конце войны и свела в могилу талантливого литератора.

Публичные дома

Евдокия Гуменная (ей в начале войны было 37 лет) в "Крещатом Яре" вспоминает, как в украинской столице организовывали дома разврата, кого брали "на работу", какие наказания применяли за ослушание: "Нравственность киевских женщин абсолютно устраивает немецкую гражданскую власть. В городе открыли три важных гражданских заведения упорядоченного, цивилизованного мира - три публичных дома с вывеской "Нур фур дойче". Отбирать в его соответствующий штат - нелегкое дело. Как ни соблазнительны условия труда, - эта невоспитанная распущенная советская молодежь предпочитает каждый день жениться и разводиться, предпочитает иметь детей-безотцовщину, а комфортабельным заведением брезгует.

Одной миловидной женщине с тремя детьми предложили роскошный паек и прекрасное жалованье за то, что она будет подрабатывать два дня в неделю. И она отказалась! Приходится, при вербовке в рейх, выискивать лучших и комплектовать штат заведений. Но они убегают оттуда. На этих днях трое пытались убежать, так расстреляли тех, кто их выпустил.

В связи с этим приказано… Больницам: когда приходит какая-нибудь и заявляет, что хотела бы не иметь ребенка, а отец этого ребенка - немец, - ставить в паспорте штамп "проститутка". Управдомам: присматривать за жителями; если где-то очень часто веселятся, часто туда заглядывают военные, - управдомы должны об этом знать. После нескольких таких вечеров зовет домоуправ жительницу этого дома, за столом сидит немец (может, тот самый, что развлекался?) и учтиво просит положить на стол паспорт. В нем ставит штамп "проститутка". И так готовятся кадры для цивилизованного заведения".

Об "этом" немцы думали даже при бегстве

Поведение немецких солдат и их внешний вид при вступлении в Киев и отступлении из города отличались. Превосходства стало меньше, хотя "основным инстинктом" они не гнушались при любых условиях. Осенью 1943 г. семья Малаковых жила на квартире у местных жителей в Ворзеле. Какое-то время там квартировали и солдаты гитлеровской армии. Вот отрывок из вышеупомянутой книги: "Мотоциклист по имени Фриц, родом из города Хемниц, хвастливый и дерзкий юнец, от которого всегда отдавало коньяком и шоколадом, удивляясь маминой неприступности, уважительно называл ее "мадонной". Он сразу же окружил особым вниманием восемнадцатилетнюю Нину, которая так некстати расцвела на грибах и картошке. Начал спрашивать у пятнадцатилетнего Гоги разрешения на "айн шпацирен" с Ниной: "Только вокруг дома". Гога деликатно, но довольно решительно каждый раз отвечал: "Найн". Фриц вздыхал и повторял, что Гога - "не дипломат"… Говорливый болтун Фриц любил приговаривать: "Гойте фарен, морген - капут!" (сегодня ездишь, а завтра - капут).

(…) Старшим у них был гефрайте (ефрейтор) Франке, дородный блондин, большой любитель, как оказалось впоследствии, порнографии…

В те дни гефрайте Франке, имея возможность наблюдать Гогино рисование (а оно продолжалось и при таких условиях), обратился к юному художнику с длинной напыщенной речью. Он попросил перерисовать ему, увеличив с фотокарточек и достойно раскрасив, обнаженных девушек. Гога быстро выполнил заказ. Франке был в восторге и, многозначительно улыбаясь, вручил смущенному маэстро две рейсхмарки, пятьдесят оккупационных карбованцев и три червонца с портретом Ленина в овальной рамочке. "Время теперь нестабильное, - дипломатично объяснил гефрайте, - возможно изменение власти, так что деньги могут понадобиться всякие". …Те три червонца действительно стали нашими первыми деньгами после освобождения".

Гефрайте Франке платит Гоге гонорар за рисунки девушек. Ворзель

При отступлении немцы останавливались и в доме Кузнецовых на киевской Куреневке. Автор "Бабьего Яра" вспоминает девушек Шуру и Любу, которые сопровождали генерала: "А вы кем здесь, переводчицами?" - спросила мама. - "А! - махнула рукой Шура и засмеялась. - Мы вообще при генерале, с самого Харькова отступаем". - "Он с двумя любит спать, - цинично сказала Люба, жуя пирожок. - Греем его с двух сторон, старый, ночью мерзнет". Они расхохотались".

Рожденное войной насилие

В оккупированном Киеве своим превосходством и силой пользовались не только завоеватели. В хаосе войны разгулялись и местные насильники, маньяки и даже каннибалы. Об убийце, который изготовлял колбасу из человеческого мяса, написал в "Бабьем Яре" А.Кузнецов.

А.Любченко в дневнике за 24 января 1943 г. записал: "Громкое событие с людоедством на Подоле - молодой людоед вылавливал молоденьких девушек". И через четыре дня добавляет: "Вчера повесили в конце бульв. Шевченко и возле Крещатика людоеда Корниенко. Он было оторвался, офицер добил его из револьвера. Сообщ. в газете, что он совершил преступление людоедства над 16-летней девушкой на почве сексуальной, сначала изнасиловал ее, затем убил и, вырезав кусок правого бедра, поджарил и ел. Здесь же опровержение, что более широкой организации людоедов, как это пошло настырным слухом среди обывателей, нет. (Может и наоборот - только хотят парализовать панику и впечатление о голоде в Киеве.) Сам Корниенко человек годов 50–55, рыжий, усатый. Эдакий дядя!".

Немного осталось свидетелей той страшной войны и, в частности, событий, которые разворачивались в захваченном нацистами Киеве. Но, к сожалению, этот ужас не навсегда остался в истории. Продолжается война на Востоке Украины, где уже новейшие оккупанты снова грабят, насилуют и совершают разбой.