Танталово питье достатка

Кажется, еще совсем недавно мы - население одной шестой части суши - жили скромно и обходились малым. В этой скромности была своя норма, но был и сильный мотив унижения, кое-где доходивший до седьмого круга ада. Сегодня как компенсацию за это мы видим обратную картину: впечатление, будто в некотором «раю»-перевертыше люди - люди достатка - едят и не могут наесться, пьют и не могут напиться, развлекаются и не могут себя развеселить, много тратят, но все никак еще не могут приобрести желаемого, которое все время отдаляется, подобно жуткому миражу. Жажда приятной, легкой жизни не утоляется танталовым питьем…

Разумеется, я ни в коей мере не призываю вернуть времена «всеобщей скромности», далек от призыва «есть меньше и одеваться хуже», я хочу расставить иные акценты, сконцентрировавшись на вопросе, какой ключик должен повернуться в психологии человека, чтобы он пришел хотя бы к осознанному, рациональному потреблению, такому, которое стояло бы вдали от общих схем и слепого копирования неких принятых стандартов, доходящих уже до абсурда. Стандартов, проявляющихся хотя бы в выборе страны для турпоездки или конфигурации здания для личного особняка. То есть вернулось бы к золотой середине, расчищающей путь к подлинно творческому созиданию.

Есть такая притча, приписываемая Николе Шамфору. Некто в обществе людей очень богатых доказывал, что разумному человеку вполне достаточно некоей, предположительно скромной, суммы. Богачи на это решительно и эмоционально возражали. Почему это их так взволновало? По-видимому, они поняли, что рискуют потерять раба. Погово­рим о достоинстве как форме рабства.

В жизни некоторых людей наступает такой момент, когда они прекращают зарабатывать деньги, сознательно «прикручивая фитиль» доходов, и пытаются приблизиться к себе, путем выделения некоторого прожиточного минимума, изменяя тем самым свое сознание.

В России этих людей называли «нестяжателями», «юродивыми», в теперешнем англоязычном мире их зовут «дауншифтерами» (от англ. down - вниз и shift - смещение, смещение вниз по карьерной лестнице, сознательный отказ участвовать в крысиной гонке за деньгами) или исповедующими simple life («опрощение»), уход от избыточного богатства, которое достается слишком высокой ценой, утратой существенной части личности. Рядовое явление - автостопщики, хиппи и иные неформальные коммуны в Европе и США. Правда, внутри этой группы речь идет лишь об идеологии необремененности необходимостью заработка. То, что человек нищ, достоинством не считается. Достоинством считается свобода от системы подчинения материальному достатку и от кабалы труда. Сколько у человека денег, никого не интересует, это просто не ценность. Живущих такой жизнью немного, а симпатизирующих немало. Наконец, на самой нижней ступеньке находится культура клошаров и бомжей. Ра­зумеется, все это - далеко не одно и то же, имеет разные градации и совершенно различный смысл.

Подобные практики уходят корнями в глубь веков. Еще в Греции I века н.э. общество делилось на сословия - людей, которые не могут заботиться о своем пропитании - людей «недостаточных», тех, кто вынужден работать, чтобы жить; и «настоящих» людей, не работающих. В XII веке в Европе возникло движение добровольной бедности. Его адептов называли «идиотами» - людьми, не имевшими значения для общества. Так, святой Фран­циск называл себя «идиотом» (ignorans sum et idiota). С ослабленными умственными способностями это связано не было, человек мог быть умным, но социально недостаточным. Вместо престижного богатства «идиот» выбирал долю нищего. Очевидно, сегодня такой человек, в рамках политкорректности, назывался бы «принявшим вызов не быть преуспевающим».

Любопытно, что греческое слово «идиотэс» («идиот») еще в IV веке до н.э. означало в том числе и «частное лицо, отказывающееся заниматься государственными делами, принимать участие в политической жизни». Сомневаюсь, право, что в современном мире «идиотами» следует считать тех, кто игнорирует выборы или отказывается от участия в президентской гонке.

В XII же веке это явление развилось вот почему: именно тогда возникает мощный слой образованных людей, юристов, тео­логов, не занимавшихся физическим трудом. Появляются первые университеты. Человек пользуется влиянием и властью благо­даря знаниям. «Идиот» отказывается и от этого. Его уязви­мость и сила - в отвержении не только материального богатства, но и тщеславия интеллектуальной победы. «Идиоты» отвергали именно положение в обществе, выпадая тем самым и из рядов тех, кто просто нищ и тем самым имеет место в обществе, но на самом дне. Установка «идиотов» вела за дно, к полному и странному выпадению из правил. Бедность становилась нематериальной, приближением к святости…

Коса Великой Чумы, пройдясь по Европе, привела к нехватке трудоспособного населения. С XIV века появляются законы о запрете нищенства, ограничении подаяния, принуждении к работе. Возникают жесткие критерии достатка и правила вспомоществования. Материальное положение человека фиксируется и бюрократизируется. Труд становится нормой, бедность - пороком. Бедность теперь рассматривается как тунеядство, нежелание трудиться, а бедный - асоциальным элементом: он не просто вне сословий, он еще и вредный, нежелательный тип, своеобразная порча, болезнь на теле общества.

В Советском Союзе, наоборот, официальная пропаганда утверждала самоограничение: «каж­дому - по потребности». На человека, рано скопившего на «Жи­гули» или часто обедающего в ресторане, смотрели подозрительно, как на потенциального расхитителя общественного добра - иначе богатству неоткуда было взяться. Затем вдруг объявили богатство мерилом личного успеха и достоинства и отпустили поводья частной инициативы. И теперь уже те, кто поднялся по уровню доходов выше на ступеньку-другую, смотрят вниз с осуждением: «Мало имеешь - значит, плохо участвовал в создании валового национального продукта. А уж не собираешься ли наплодить детей и повесить их на шею мне, честному налогоплательщику?»

Ясно, что большинство нынешних успешных членов общества, что бы ни декларировалось на публику, будут относиться к бедным с подозрением и опаской (и, как следствие, с нечетко мотивированной агрессией). Психология успешного человека не позволяет ему принять тезис о добровольной бедности. Как следствие этого неприятия в любом бедном он видит: а) конкурента; б) субъекта, который может возжелать перераспределения благ; в) отрицательный образ, напоминающий о зыбкости собственного благополучия.

Сегодня сложилась такая ситуация, что практически все действия человека «завязаны» на экономику. Экономика стала настоящим монстром, посягающим на монопольное управление нашей жизнью. Она создает рабочие места и обтесывает людей, чтобы те соответствовали этим рабочим местам. И потребляли. Со стороны, да и изнутри, видно, что в большой мере это трата человеческих и природных ресурсов. Кажется, всегда философия большинства маргиналов представляла собой отказ именно от такого порядка вещей. Эта философия могла «отливаться» в форму нужды или даже нищеты: хватка экономики крепка, экономика заинтересована в интеграции все большего и большего количества человекомассы для производства товаров, их продвижения и их же немедленного потребления. Но все же главное в этой философии - движение к свободе и избавление от страхов, ведь человек нормы вынужден ограничивать набор своих состояний сознания и способов поведения для того, чтобы норме же и соответствовать.

Набор страхов у людей очень индивидуален, но в большой степени он определяется социальным слоем. Страхи ограничивают свободу духа, спонтанное проявление себя, искажают восприятие реальности. И именно страхи приводят к попыткам гарантировать себя в будущем. С помощью запасов денег, еды, медицинской страховки и т.д. Пони­жение привычного уровня потребления как раз и является попыткой проверить, насколько негативное воображение соответствует «действительности», и тем самым освободиться от некоторых страхов.

Обо всем этом люди знают или догадываются, и, когда появляется потребность в свободе, избавлении от слоя иллюзий, происходит движение в сторону ограничения потребления и уменьшения социальных зависимостей.

Происходит это по-разному. Так, в American English появилось слово oregonism, навеянное психологией жителей штата Орегон. Орегонизм понимают как стремление к образу жизни, в наибольшей степени поддерживающему гармонию между человеком и окружающей средой. Орегонисты ориентированы на удовлетворение реальных потребностей, закрывая глаза на то, что считается престижным в потребительском сообществе. Так, жители Орегона (речь идет прежде всего о среднем классе) стараются выбирать только те товары, которые служат подолгу. Удобную и практичную мебель из натуральных материалов. Одежду, которую не выкидывают по прошествии сезона. Самую практичную бытовую технику, которая прослужит десятилетия, не заставляя потребителя ввязываться в разорительную гонку за новинками.

Подобное движение на северо-западе США существует под названием voluntary simplicity. Отличие в том, что люди совсем не отвергают высокооплачиваемую работу, но стараются заработать столько, чтобы доходов от инвестированных сбережений хвата­ло на скромную жизнь без излишеств. Популярно при этом селиться в штатах Вашингтон, том же Орегоне - хорошая экология, относительно небольшая стоимость жизни. Зимы мягкие, можно обходиться дровами, лето не жар­кое - кондиционер не нужен.

Также в Америке существует многочисленное сообщество «лузеров» (бедные и принципиально не желающие делать карьеру творческие личности самого разного возраста, напоминающие хиппи, но без какой бы то ни было объединяющей внешней атрибутики и ритуалов). Причем слово «лузер» внутри группы звучит вполне гордо!

Одним из апологетов «лузеров», этих «новых ленивых», был и американский математик Джер­ри Кайпер. По убеждениям, моральным и религиозным, он отказывался от поддержки любого начинания, связанного с убийством. В том числе и от армии. По­этому он не платил налогов. А чтобы не платить налоги, он отказывался от зарплаты сверх минимума, с которого налоги не берут­ся. Работал почти даром, получая минимальные деньги, и жертвовал все «лишнее», если таковое оказывалось. У него не было машины, зато были джинсы, рубашка, велосипед, докторская дис­сертация и учебник курса тео­рии чисел.

Опять же, я далек от призыва становиться «опрощенцем», называть себя «лузером», все бро­сать и мчаться в деревню в одной рубашке… Говорят, в нашей стране прежде всего должна возникнуть культура потребления, после чего уже можно будет говорить о теме свободы, о более свободном проявлении человеческой личности и, как следствие, высвобождении ее творческого потенциала. В любом случае, сфе­ра контроля над потреблением напрямую сопряжена с уровнем развития человека и общества. Думается, для начала следует хотя бы прийти к пониманию, что достаток можно не демонстрировать. Только в этом случае гонка за качеством жизни перестанет быть танталовой мукой, потреблением без насыщения.