Потребительская ржавчина

…В отличие от животных инс­тинкты не диктуют человеку, что ему нужно, и в отличие от человека вчерашнего дня традиции не диктуют сегодняшнему человеку, что ему должно. Не зная ни того, что ему нужно, ни того, что он должен, человек, похоже, утратил ясное представление о том, чего же он хочет. В итоге он либо хочет того же, чего и другие (конформизм), либо делает то, что другие хотят от него (тоталитаризм).

В.Франкл

В тот день, весьма насыщенный разнообразными событиями и перемещениями по городу, я очень много платила — к сожалению, в основном за то, чтобы люди всего лишь более или менее добросовестно выполняли свои профессиональные обязанности. Очевидно, в какой-то момент наступило перенасыщение негативными эмоциями, и потому цена, заломленная таксистом (из тех, что полдня проводят на паркинге в безделье, ожидая пока в расставленные сети попадется, возможно, всего одна, но крупная добыча) и многократно превышающая нормы здравого смысла, оказалась для меня последней каплей. Нестерпимо захотелось поговорить со специалистом о том, почему герой из детской сказки «По щучьему веленью, по моему хотенью» стал ярким примером для массового подражания взрослых; о тотальном потребительстве и нежелании что-либо делать не только «просто так» (в силу профессионального долга), но даже и за дополнительные деньги (поскольку нужно приложить какой-то труд); а также о влиянии морально-этического кризиса на психологическое здоровье украинского общества. Как ни странно, в результате разговора с Галиной Пилягиной, доктором медицинских наук, врачом-психиатром, у меня появилось даже некоторое чувство оптимизма.

— Галина Яковлевна, страх бедности и желание заработать сегодня являются, пожалуй, главными жизненными мотивами большинства населения. Морально-этический кризис, который мы наблюдаем, сугубо украинское явление или же часть глобального кризиса ценностей?

— Потребительство — не национальная черта, и рождено оно не внутри нации. Это не сугубо украинская проблема, просто у нас она имеет свою национальную специфику.

Глобальная «перетасовка» ценностей последних лет связана не только с экономическими трудностями, но и с полным сломом тоталитарной системы идеологических понятий. Плюс ее заключался в том, что она была понятна и жестко внедрена в психологию общества в виде вполне предсказуемого жизненного сценария. Были некоторые социальные гарантии, хотя бы и на минимальном уровне. И человек четко знал границы своего существования. Произошел слом, и люди, жившие с идеей, что человек — ничто, а социум — все, вдруг в одночасье лишились гарантированной социальной поддержки, оказавшись в ситуации, когда каждый отвечает за свое благополучие сам. Государство, основная структура, удерживающая популяцию, «отодвинулось» от человека.

Это прежде всего психологический, а не идеологический кризис. Мне кажется, это и породило основные нынешние проблемы. Экономический кризис и бедность, честно говоря, имеют не двадцатилетний срок давности. Неблагополучие всего ХХ века передается у нас через поколения. Это ощущение просто упало на бла­годатную почву, ведь реального голода в масштабах страны в 90-е годы не было.

— Болезни экономики и политики вызваны психологическим кризисом, а не наоборот?

— Экономическая подоплека не является первопричиной популяционных социально-психологических катаклизмов. Она лишь следствие или некий сопутствующий фактор, зона проявления. Здесь просто лучше видно. Это арена, на которой разыгрывается кризис, происходит разрушение одних социальных конструктов и очень медленно, постепенно выращиваются другие. Любой социум имеет свойство самоорганизовываться. Жестко и быстро насаждать новое можно только тоталитарно, как коммунистическую идею советского периода — на страхе. Социальные конструкты советского общества исчезли вместе с ним, а сейчас, слава Богу, у нас есть только попытки жесткого, но не тоталитарного насаждения социальных идей. Политики слишком спешат. Но для качественной самоорганизации идеологической платформы популяции нужны годы и понимание направления для развития.

А пока в идеологический вакуум вошел эгоцентрический консюмеризм, смысл которого заключается в желании иметь, не зарабатывая и не тратя при этом энергию: жить сегодняшним днем по полной программе, удовлетворяя свои, часто совершенно низменные, животные потребности. «Я имею право все иметь, потому что кто-то рядом это уже имеет». На этом ощущении легкости и доступности того, что имеет находящийся рядом, возникает мысль, что «я тоже имею право иметь, ничего при этом не вкладывая». Это самая главная проблема, а не бедность как таковая. Тем более что реально ее нет.

— Откуда же это появилось у взрослых, которые выросли в других условиях?

— Психологический кризис… У человека есть три уровня инстинктов — биоло­гически обусловленных форм поведения. Витальный уровень, отвечающий за обеспечение выживания человека как организ­ма. Социальный — чтобы выжил вид или популяция (территориальный, иерар­хический, коммуникативный, родительс­кий, сексуальный, альтруистический и т.д.). Гностический — группа инстинктов, нацеленная на развитие личности. Прежде всего это инстинкты познания, сво­боды и преодоления — умение организовывать реальность вокруг себя. Развитие личности требует самодисциплины, воли и огромных затрат энергии. А потребительство, на первый взгляд, — нет.

Проблема потребительства возникла в эпоху первых буржуазных революций, когда появилась идея о том, что можно чего-то не делать, но иметь. Тогда и начал нарушаться самый главный инстинкт — развитие личности обуславливает развитие социума. Ведь организм, как и любая открытая биологическая система, должен не только принимать, но и отдавать, чтобы система существовала и развивалась. Человек не может есть, не опорожняясь. Равно как и нельзя иметь деньги, власть, возможности, знания и не делиться этим с другими. А суть консюмеризма личности, общества — удовлетворяться, получать прямо сейчас по полной программе, не отдавая.

Естественное развитие личности проявляется и тогда, когда от хорошо сделанной работы — с затратой сил и времени, обретенных смыслов и опыта —человек испытывает удовлетворение, развиваясь и меняя мир вокруг себя. В идее консюмеризма заложено нечто совершенно противоположное. Это специфическое наркоподобное состояние псевдоудовлетворенности. Специфическая всегдашняя псевдосытость, обуславливающая психологическое нездоровье, когда и до выраженных психических болезней совсем недалеко.

— Можно считать, что консюмеризм — сбой, спровоцированный маркетологами?

— Сейчас уже не надо провоцировать. Все только утяжеляется и хронифицируется. Потребительство становится смыслом жизни — имей это и то, и прямо сейчас. Возможность удовлетворять физические и психические потребности, не особенно при этом отдавая. Это и есть идея прогресса. Но является ли прогресс безусловным благом? Этим вопросом задавались многие мыслители.

Например, общение, которое раньше требовало затрат времени, сил, смыслов и в результате приносило удовлетворение, с помощью Интернета и мобильной связи ужалось до какой-то даже не квинт­эссенции, а эссенции «эсэмэсок» — мне нужно это, я хочу то. Даже на «здравст­вуй» не тратится время, не говоря уже о мыслях и чувствах. Ощущение консюмеристского «кайф» или «пофиг» выключает работу высших гностических инстинктов: не надо ничего познавать, преодолевать, осознавать, нет движущих основ для развития. Специфическая наркоподобная анестезия не от боли в жизни, а от жизни как таковой.

— Если человек чувствует себя хорошо, что же в этом плохого?

— Человеческий организм не может долго существовать в состоянии бесчувствия и «безмыслия» — это достаточно фундаментальные биологические закономерности. Подобные состояния крайне энергозатратны. Требуется огромное внутреннее напряжение для подавления страхов, неуверенности в себе. В этот момент подавляются все системы, связанные с поисковой активностью. А физическая и психическая «обездвиженность» – благодатная почва и для телесных, и для душевных недугов. Что, в свою очередь, порождает социальную «обездвиженность», когда человек теряет способность быть активным в осуществлении своих биологических и социальных задач. О смыслах речь уже не идет, до них не доходит. Основным смыслом становится эйфоризированная отупленность, псевдосытость обладания.

— Если общество потребительское по своей сути, то чем ему это грозит?

— Глобальным психологическим нездоровьем. Ведь это проявляется как на индивидуальном, так и на социальном уровнях. Потребительство пронизывает социум снизу доверху. На самом нижнем, десоциализированном этаже это проявляется, например, бомжеванием, нежеланием организовать свою жизнь на принципах труд—вознаграждение. У нас стоят пустые села — иди живи, работа есть — зарабатывай. Но люди этого не делают. Это тоже специфический консюмеризм, просто на другом уровне. А желание забыться приводит к алкоголизации.

Другой уровень — тяжелая жизнь украинского села. Там тоже есть желание забыться, но люди нацелены на выживание. Им не до социальных «вытребенек», им часто недоступны жизненно необходимые вещи, например, качественная медицинская или социальная помощь. Их потребительство связано с тяжелыми условиями жизни.

Но удивительно, что чем выше находится представитель социума, тем глобальнее его потребительство. Часто оно прикрывается какими-то лозунгами, иногда узконаправленными благодеяниями в адрес народа. Однако реального желания думать об обществе нет. В конце концов с бомжа спрос очень маленький. Своим потребительством он портит и ограничивает собственную жизнь, создавая некое неудобство людям, встречающимся на его пути. А вот потребительство на уровне власть имущих, псевдодуховных лидеров социума, когда ответственность за то, что отдается, а не то, что берется, должна быть значительно выше, — намного страшнее. Ведь между этими двумя уровнями находится основная масса населения, которая впитывает смыслы, жестко насаждаемые сейчас телевидением, СМИ, рекламой. Это не только украинская проблема. Она просто имеет некоторые национально-социальные особенности.

Кстати, нынешний украинец в хорошем смысле слова отличается тем, что жизненные обстоятельства заставляют его все время приспосабливаться, а, значит, все время учиться. Потому что никто ведь не знает, какую бяку завтра вытащит из рукава наше государство. И люди, с одной стороны, социально насторожены (это другая проблема — у нас крайне тревожное общество), но, с другой, — нацелены на приспособление, готовы к любым неожиданностям, готовы обучаться и самоорганизовываться. В более благополучных странах не так готовы. В Европе растет уровень самоубийств. Богатство ведь не освобождает от проблем и душевных драм. Там свои кризисы, в том числе и экономические. И европейцы к ним не под­готовлены, в первую очередь из-за нар­коподобного эффекта сытости и пседоудов­летворенности. Если ты обеспечен хорошей работой, то, помимо нее, смыслов развиваться маловато. Для нижнего уровня существует множество социальных программ — дабы надежно изолировать и компенсировать этот неблагополучный слой, чтобы он не мешал всем остальным. Кстати, по отношению к нам у западных государств, похоже, такая же компенсаторно-изолирующая позиция.

— Вредны ли гламур и показушное богатство, насаждаемые СМИ?

— Еще совсем недавно была каста неприкасаемых, фактически живших при коммунизме. Но ведь большинство населения об этом не знало. И этот достаточно скрытый коммунизм не вызывал раздражения и зависти. Сейчас показное благополучие и гламур сравнительно небольшой прослойки демонстрируются и насаждаются повсеместно, будоража воображение масс. Люди хватаются за скандальные подробности биографий «звезд» и политиков в СМИ, переживая чужую жизнь и уходя при этом от своей. Инстинкты преодоления и свободы говорят о том, что небольшое и недлительное напряжение – стимул к развитию. Даже небольшое чувство зависти — если кто-то умнее меня, то я хочу стать таким же и начинаю учиться. Или чувство страха — я не пойду на красный свет, это опасно. Но беда, когда агрессивность, зависть, страх, раздражение в силу условий жизни и отсутствия адекватных психологических установок зашкаливают.

— Может, стоило бы запретить некоторые программы, рекламу, ввести цензуру, потому что человек слаб, и не нуж­но лишний раз его искушать?

— Не получится. Есть спрос на светские новости. «Маленький» украинец на подсознательном уровне настолько не удовлетворен своей жизнью (часто ничего не делая, чтобы изменить ее к лучшему), что хочет смотреть на чужую через окно. От­сюда такая популярность все­воз­мож­ных реалити-шоу — эффект причаст­нос­ти. На самом деле это вредная и опасная иллюзия, поскольку ни реального общения, ни вытекающего из него эффекта социальной значимости за этим не сто­ит. Та­ким образом компенсируются страх, злость, зависть, раздражение, агрессивность. Вместо того, чтобы поговорить с близкими, люди посвящают это вре­мя просмотру непонятно чьих, сериаль­ных раз­говоров. Реальной жизни в этот момент нет. Это другая сторона консюмеризма — виртуальная реализация. Реальность требует вложений. Виртуальность — нет.

В этом наркоподобный эффект псевдоудовлетворенности — зависимость. Сериалы — информационный наркотик. Удовлетворенность возникает, потому что в этот момент не нужно ничего решать. Вместо того чтобы заняться чем-то полезным, молодая девушка проводит перед телевизором по пять-семь часов.

Конечно, удовлетворять потребности важно. Но все решает мера. Компенсаторность некоторых медитаций (телевизор, сплетни) не является негативом сама по себе, если человек управляет ситуацией. Наркоподобный эффект возникает, когда это начинает владеть мной — я не пойду зарабатывать деньги, а пойду к игровым автоматам, где чудо обретения денег случится само собой.

— Есть гипотеза, что моральный кризис происходит от кризиса смыслообразования, когда человек оказывается один на один с бессмысленным миром.

— Да. По Ницше, «если есть ради чего жить, то можно вынести почти любое как…». В том-то и беда, что наркоподобный эффект потребительства сужает смысл до некоего физического состояния. Тот же гемблинг — игровая, компьютерная зависимость, — как и любая зависимость (алкоголь, наркотики), приво­дит к уходу в совершенно другое, измененное состояние сознания и бессмыслия.

Именно от кризиса смыслообразования возникает такая потребность в сказках. Мифы отражают социальные ценности: добро побеждает зло, умей приспосабливаться. До эпохи глобальной коммуникации сказки были средством передачи опыта. Сейчас они более мистичны, зрелищны, образны.

— То есть вы хотите сказать, что если старые сказки приводили детей к реальности, то новые, наоборот, уводят от нее?

— Они будоражили активность человека и желание понять, исследовать реальность. Дети всегда мечтали иметь волшебную палочку. Но сейчас они не просто играют в Гарри Поттера, а идентифицируют себя с волшебником. Для ребенка это естественно. Плохо, когда это делают взрослые.

— Почему, на ваш взгляд, в украинском обществе перестали действовать критерии моральности?

— На самом деле они у нас действуют. Система, в том числе и наше общество, способна самоорганизовываться в любых условиях — наиболее целесообразным и наименее энергозатратным путем. Так работает народная мудрость. Это и есть этические принципы.

Что случилось с Морозом? Социум не простил ему его поступок, то есть в действие вступил существующий внутри социума принцип справедливости, моральная оценка.

Политики теряют свой авторитет, потому что действуют старыми методами, игнорируя процессы социальной самоорганизации. Третьим лицом в державе стал Яценюк. По большому счету, это ведь не случайность. Система самоорганизуется и выдвигает совершенно другие лица из другого поколения. Мораль­ные ценности никуда и никогда не уйдут. Это принципы существования популяции и целесообразности ее развития. Слава Богу, украинская власть не настолько тоталитарна, чтобы в них вмешиваться. Именно поэтому все ее потуги запрещать или контролировать что-либо сказываются исключительно на форме — на том, как мы живем.

— В таком случае менять ситуацию не надо?

— Ее надо организовывать, ведь меняется контекст. Раньше не было такой глобальной информационной перенасыщенности. Это нельзя игнорировать. Надо понять, что за этим стоит. Мы живем в эпоху быстрых и глобальных изменений, и этим нельзя не управлять. Есть понятие менеджмента — управления, а есть контроля и властвования. Если я управляю, это означает, что я присоединяюсь к процессам самоорганизации и нахожу наиболее целесообразные варианты их развития. К сожалению, наше государство своей единственной функцией видит контроль и власть. Это постсоветский синдром.

Но социум самоорганизуется в любом случае. Жесткое разделение времен Майдана «за Ющенко»— «за Януковича» было свидетельством гражданской позиции. Проблема в том, что потребительская позиция, в том числе у власти предержащей, не помогает, а противодействует. По­этому народ живет вопреки и на протесте. От­сюда и раздражение, и страх, и посто­янно витающий призрак пседовреволюций.

Консюмеризм — это ползучая инфекция, остановить которую может только лич­ностная зрелость как общества, так и отдельного индивида. Иначе она разъе­дает как ржавчина. Если консюмеризм закрепляется в пять-шесть лет, то в 16—17 его уже ничем не вытравишь. «Повзрослеть» такая личность может только в драматических или даже трагических обстоятельствах. Потребительство общества — болезнь, возникающая из-за пси­хологической неграмотности, корыстных интересов и в политике, и в экономике. Ее очень долго не замечаешь.

Радует то, что наше общество имеет очень хорошее организующее начало. Мы в любом случае развиваемся, меняемся, приспосабливаемся. У нас очень хороший потенциал социальной обучаемости. И это принципиально важное преимущество. Вопрос в том, что вкладывать в искомые понятия здоровья и счастья — наркоподобный эффект псевдосытости и эгоцентризма или все-таки биологически обу­словленное и психологически взращенное собственное развитие.

Но так как большинство украинцев на социальном уровне пока только выживают, то у них есть стимулы для развития. Творческий потенциал развития у нас гораздо выше, чем в богатых странах.

Нормальная зрелая личность имеет потребность отдать что-то другим, в том числе опыт и знания. У нас это есть. Старушек по-прежнему переводят через дорогу и уступают место в общественном транспорте женщинам. Но любой «рефлекс» должен подкрепляться. Служение чему-либо означает безвозмездную отдачу. Если служение начнут демонстрировать власть имущие, то и народ будет чаще делать добрые дела — у нас это в крови. Ведь на самом деле мы очень альтруистичная нация. Но если эгоистично ведут себя те, кто находится у власти, то что остается делать другим?