Лев Ландау: «1937 год — стихийное бедствие. Меня оно тоже коснулось, но, к счастью, я остался жив»

Поделиться
В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения гениального физика Льва Давыдовича Ландау. Память о ...

В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения гениального физика Льва Давыдовича Ландау. Память о еще двух печальных юбилейных датах — 40 лет со дня преждевременной смерти и 70 лет после ареста ученого по политическим мотивам (с 27 апреля 1938 года по 29 апреля 1939 года Ландау находился в тюрьме) — не раз возвращала его бывших коллег к событиям, сопровождавшим открытия в области атомного ядра и создание ученым классического курса теоретической физики.

Повышенное внимание к хронологии связано не с какой-то мистической закономерностью, пополам разделившей жизнь Ландау. Рационально мыслящие в силу профессиональных качеств физики считают, что постоянная угроза репрессии, а особенно вынужденный перерыв, отразились на результатах работы. По мнению Иосифа Розенталя, «заключение было трагическим рубежом в его творчестве. Так, если в молодости он позволял себе смелые экскурсы в принципиальные, спорные проблемы науки, то затем Ландау сосредоточил свои усилия лишь на технических проблемах почти во всех областях физики. Будучи (наряду с Ричардом Фейнманом) величайшим физиком-универсалом ХХ столетия, Ландау мог без усилий переходить от одной проблемы к другой. Используя шахматную терминологию, я бы назвал его гением эндшпиля. Но «играть в свою игру», по-видимому, физик не смог и после войны, когда, казалось бы, кровавых репрессий 30-х годов ждать не приходилось».

Академик Российской академии наук Евгений Львович Фейнберг обратил внимание на перемену в его настроении: «Я никогда не расспрашивал Ландау о подробностях его ареста и пребывания в тюрьме. Я знал, что при освобождении обязывают все это сохранять в тайне. Но видно было, как он изменился — стал тихим и более осторожным… Что происходило внутри, сказать не могу. В то время мы еще не были столь близки, как потом». Трансформации подверглись и взгляды Льва Ландау, в частности его отношение к политическому строю.

О приоритете советской науки

В конце двадцатых годов, находясь за рубежом в полуторагодичной научной командировке, Лев Ландау слыл «воплощением идейной части советской молодежи»: на людях часто появлялся одетым в красную рубашку и, когда речь шла о политике, убеждал собеседника в преимуществах советской системы. Приводил довод, что в каждой стране талантливые люди появляются в равной мере в разных слоях общества. Разница, по мнению Ландау, состояла в том, что научный талант человека из низов при капитализме редко может развиваться из-за необходимости значительных материальных затрат для получения образования, а в советской стране оно доступно всем.

Однако равнодушных к политике Нильса Бора, Альберта Эйнштейна, Вернера Гейзенберга привлекал в молодом даровании прежде всего огромный научный потенциал, который не хотелось отпускать. Физику поступили предложения продолжить занятия за границей, на которые он отвечал неизменным отказом. О коллеге-невозвращенце категоричный в оценках Ландау сказал, что тот для него «самоликвидировался».

В Украинском физико-техническом институте (ныне Национальный научный центр «Харьковский физико-технический институт»), открытом по решению состоявшегося в Москве в 1928 году 6-го съезда физиков, Ландау взялся за создание школы теоретической физики. Все должно было соответствовать лучшим мировым стандартам. Для этого необходимо было подготовить высококлассных специалистов, создать курс теоретической физики и опубликовать его, популяризировать науку, вынося проблемы на обсуждение международных съездов и конференций, проводить которые нужно было, конечно же, в Харькове.

Работа шла быстро, в этом проявился характер талантливого физика. Как заведующий теоретическим отделом он требовал от сотрудников, включая экспериментаторов, сдачи им же разработанного теоретического минимума, включавшего девять экзаменов (два по математике, семь — по теоретической физике). Критерием знаний считал практику, решение сложной задачи или уравнения. Не все соглашались с нововведениями, но, как известно, усилия принесли плоды, и высоковольтная бригада разрушила ядро лития. 10 октября 1932 года из Харькова ушла телеграмма Сталину: «К 15-й годовщине Октября добились успехов в разрушении атомного ядра». Всесоюзные конференции в Харькове посетили мэтры теоретической физики Поль Дирак и Нильс Бор, которого Ландау считал своим учителем. Издаваемый в Харькове «Физический журнал Советского Союза» рассылался подписчикам по всему миру. Академик Александр Ильич Ахиезер вспоминал: с приездом в Харьков Ландау УФТИ стал одним из лучших мировых центров физической науки, и признавал, что «если бы меня попросили назвать всего двух физиков, в максимальной мере прославивших украинскую науку, то я бы назвал теоретика Л.Ландау и экспериментатора Л.Шубникова».

Вокруг этих имен вскоре развернулась борьба, носившая политический характер.

В 1934 году в УФТИ вспыхнул конфликт. Директор С.Давидович сообщил в секретно-политический отдел Харьковского управления НКВД о саботаже при проведении военных работ, назвав центральным заговорщиком Льва Ландау. В возникшей ситуации многое зависело от решения ЦК ВКП(б), которое назначило новым директором А.Лейпунского. Не обо­шлось и без репрессий. Как дезорганизатора арестовали Моисея Абрамовича Кореца (в 1938-м академик АН УССР Лейпунский также оказался за решеткой, что говорит только «о практичном и взвешенном подходе к решению кадровых вопросов», а не желании того партийного руководства установить справедливость). Досье на не в меру самостоятельных физиков продолжало пополняться компроматом, а «прессованию» их подвергли по месту работы в Харьковском университете (в 1934 году Ландау стал доктором физико-математических наук, в 1935-м — профессором, заведующим кафедрой общей физики).

«Меня зовут Дау»

Лекции по теоретической физике проходили с неизменным успехом, профессор покидал аудиторию в окружении студентов. Он был открыт окружающим, считал своим долгом ответить на все вопросы, причем готов был к этому в любое время (на двери занимаемой комнаты УФТИ Ландау замок не ставил). А начиналось знакомство с аудиторией словами: «Меня зовут Дау, я ненавижу, когда меня называют Лев Давыдович». Это было нормально, учитывая 25-летний возраст преподавателя и недавнее увлечение джазом, когда с легкой руки Дмитрия Иваненко, однокурсника и коллеги по «джаз-банду», он получил прозвище Дау — имя, под которым его узнают физики всего мира. Странными, на первый взгляд, были отступления, когда профессор проверял отвечавшего на предмет общей эрудиции. Развив поразительную память (способность была утеряна в результате автомобильной аварии, которая стала причиной преждевременной смерти), отличаясь широтой знаний и быстрой реакцией, Дау требовал того же от студентов университета. Его не могли остановить увещеватели, считавшие, что автора «Евгения Онегина» нужно знать обучающимся на филологическом факультете. Но необходимая настойчивость переходила подчас в упрямство, а допустимые в узком кругу шалости и шутки воспринимались уже как проступки. Об этом знали все, и это было слабым местом Ландау.

Из письма Капицы Сталину: «Также, мне кажется, следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки, и когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов». Физики Ленинграда хорошо помнили, как академика Абрама Федоровича Йоффе он называл «Жоффе», в присутствии талантливейшего теоретика Якова Ильича Френкеля подчеркивал свое пренебрежительное к нему отношение. А покидая город на Неве, молодой вундеркинд бросил: «Теоретическая физика — сложная наука, и не каждый может ее понять».

В Харькове Ландау язвить не перестал, невзначай, так сказать, «без злого умысла». То, что окружающие считали «выходками», было его тактикой, идущей от человеческой сути. Возможно, исключительно одаренный ученый использовал непедагогический метод, проверяя одаренных студентов в необычных ситуациях. На физика сыпались жалобы от посчитавших такое отношение необъективным. Вот как описывал поведение Ландау работник парткома университета со слов студентки физфака, исполненной возмущения после сдачи экзамена. Вначале преподаватель предложил ей подготовить вывод на доске. Не проверив его, заявил: «Уходите, вы не знаете». Отвечавшая была убеждена в правильности и настаивала на проверке. Ландау же рассмеялся, лег животом на стол и поднял вверх ноги. «После настойчивого требования студентки указать, где именно ошибка, Ландау, проверив, вынужден был признать вывод правильным. Не в меньшей мере издевательство было над студентами и во время приема дипломных работ, поэтому некоторые студенты совершенно отказались защищать дипломные проекты».

Кляузы и чистки

Сам факт подготовки такого рода «аналитической записки», пусть даже и на ведущего физика, никого не удивил. В 1937 году кляузами были завалены канцелярии центральных учреждений, а масштабы вузовских чисток напомнили о красном терроре. В докладной записке на имя секретаря ЦК КП(б)У Постышева Харьковский государственный университет предстал «наиболее мощным гнездом контрреволюции как с точки зрения идеологических, так и организационных выступлений самых что ни есть махровых контрреволюционеров-троцкистов, правых, украинских националистов и всякого другого отребья контрреволюции… по существу с 1932—1933 годов под руководством бывшего ректора Блудова они открыто протаскивали в лекциях и на собраниях студенчества свои контрреволюционные теории. В результате своей работы они завербовали на свою сторону многих студентов, не только беспартийных, но и комсомольцев и даже коммунистов, которые были прямыми помощниками в их преступном деле.

Органами НКВД это гнездо было раскрыто, в результате чего было изъято несколько десятков контрреволюционеров и, кроме того, в период чистки парторганизации ХГУ было исключено до 60 человек за притупление большевистской бдительности и за прямое пособничество контрреволюционерам…

После этого был назначен ректором т. Нефоростный. Через некоторый промежуток времени оставшиеся невыявленные контрреволюционеры снова развернули свою деятельность и особенно после того, как по приказу ректора Нефоростного пришло пополнение контрреволюции в Университет... Им дали руководство кафедрами, допускали воспитывать в контрреволюционном духе молодежь…».

Авангардом университетской контрреволюции, по утверждению представителя парткома, была группа физиков, состоявшая из бывших дворян — Горского и Бриллиантова, а также Ландау, который оказался сыном репрессированного в 1930 году вредителя, Шубникова — сына бежавшего за границу крупного помещика, купца, занимавшегося в 1921 году контрреволюционной деятельностью в Ленинграде. В группу входил Корец — «известный контрреволюционер-троцкист, судился органами НКВД». «Полтора года работает на физматфакультете эта группа, и за это время настолько развалила факультет, что сейчас для исправления потребуется применить кардинальные меры для перестройки. Эта группа, на мой взгляд, совершенно уже оформилась в антисоветскую группу. Она внешне подделывается под ту форму, что как будто бы проводит в жизнь постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, заявляя дословно, что регрессивные силы ей мешают, тормозят проводить в жизнь постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР». Наличие контрреволюции на физико-математическом факультете подтверждалось арестами 11 студентов в марте 1936 года, в августе — еще семи человек.

Авторский курс или низкопробная компиляция?

«Ландау и его приспешники при чтении лекций и в руководстве курсом все время игнорируют постановления ЦК ВКП(б) и Совнаркома. Ландау отбросил учебную программу, утвержденную по экспериментальной физике Наркомпросом, и проводит курс по своей программе, которая была не утверждена Наркомпросом как извращающая постановку воспитания и преподавания в Госуниверситете, особенно на специальном физическом отделении».

В чем же состояла ее вредительская составляющая? «Интересно отметить, что Ландау прочел весь раздел физики «Акустика» за 30 минут. Ни Ландау, ни Лифшиц при чтении экспериментальной физики не пользуются экспериментом. Теория абсолютно оторвана от практики. При изложении курса экспериментальной физики пользуются исключительно мелом и доской… На требования студентов, по каким учебникам учить физику, они заявляют, что учебников таких нет, а вот есть конспект Ландау, по этому можно учить физику, и только по этому».

Ничуть не сомневаясь в своей правоте, автор просил руководство сделать оргвыводы и предвосхищал принятие соответствующего решения: «Я не вдаюсь в критику конспекта Ландау, но хотел бы, чтобы авторитетная комиссия дала рецензию на него, которая найдет, что этот конспект является самой низкой и отвратительной компиляцией… Если Вы посмотрите на те вопросы, которые Ландау по собственной инициативе, без чьего бы то ни было разрешения давал студентам 1-го и 2-го курсов, с целью проверки знаний, то Вы убедитесь, насколько остервенели и до какой наглости дошли эти дворянские подонки в своем издевательстве над советской молодежью (вопросы прилагаю). Следует отметить, что за полтора года ни один студент 2-го курса (65 человек) до сих пор еще не сдал зачета по физике за первый курс» (на сдачу теорминимума лично его составителю многим студентам действительно требовалось семь-восемь попыток).

Но за стремлением профессора добиться позитивного результата идеологу виделась диверсия: «Кроме вышеуказанных фактов протаскивания фашистско-троцкистской контрабанды в теории, Ландау и Шубников пропагандируют фашистские расовые теории, а именно, они заявляют, что «физиками могут быть люди особой породы, с детства одаренные физическим талантом» и, обращаясь к студентам физматфакультета, заявляют, что «на всех вас, если и закончат университет 15% (физическое отделение), то это будет хорошо, остальные должны будут отсеяться». Ландау за всю свою научную деятельность в области теоретической физики, а Шубников в области низких температур не воспитали ни единого человека в Советском Союзе, за исключением одного немца Тисе, который защитил диссертацию в УФТИ в конце декабря месяца 1936 года».

«Исходя из вышеизложенных фактов, считаю, что допускать эту группу читать лекции и воспитывать советскую молодежь в вузах ни при каких условиях нельзя, тем более в Университете. Все они могут быть заменены безболезненно другими преподавателями, значительно лучшими».

Руководство разделило вывод автора документа в той его части, что «чтение физики в Университете проходит так, как ни в одном вузе СССР». В отчете ректор ХГУ Нефоростный заметил, что «нарком образования Затонский только согласился насчет проработки этих лиц», пояснив, что «ряд людей… на сегодня снять нельзя и заменить некем». Попытка отстранить от работы Ландау с тем, чтобы он предал публичной критике свои ошибки и перестроился идеологически, вызвала протест семи физиков под руководством Шубникова (вышеназванных «заговорщиков» поддержали Ахиезер, Горский, Кикоин, Лифшиц, Померанчук). Объективно далее так продолжаться не могло. Ландау якобы заявил в сердцах ректору: «Не нравится вам, я могу уйти, вы меня родили, вы меня и можете убить», после чего принял предложение из Института физических проблем АН СССР. Возможно, это решение спасло Ландау от гибели (вскоре были арестованы и расстреляны в Харькове Лев Шубников и Алексей Нефоростный), но не уберегло его от ареста.

Заключенный особого режима

И после смерти Ландау в 1968 году близкие знакомые не оставили попыток найти ответ, что стало причиной его ареста. Получив в девяностые годы доступ к документам следственного дела, они попытались «вычислить» автора сохранившейся в деле листовки резко антисталинского содержания, подписанной «Московский комитет Антифашистской рабочей партии» и служившей вещественным доказательством обвинения. Но следователи в 1938 году больше интересовались у Ландау его вредительской деятельностью, якобы направленной на преднамеренный увод работы УФТИ в сторону от решения практических задач народного хозяйства. Листовка могла быть лишь одним из поводов для ареста, провокацией, ведь деятельность такой партии, ее московского комитета не нашла реального подтверждения. Думается, приобщение к материалам дела листка, найденного при обыске квартиры, обусловлено его существованием. Для санкционировавшего арест Л.Ландау работника НКВД он был своего рода «охранной грамотой» (перед Берией, для Берии — перед Сталиным), он, при желании, мог ознакомить с его текстом отдельных представителей научной общественности. Многое в судьбе Льва Ландау зависело от характера распоряжений этих двух высших чинов государства при соблюдении внешней, формальной стороны. Заключенного не принуждали к многосуточному «конвейеру». Как пояснил следователь, во время допроса подслед­ственный «7 часов стоял», в его сторону «замахивались, не били» — довольно мягкое отношение «специалистов».

Освобождение физика состоялось после настойчивых обращений Н.Бора и П.Капицы непосредственно к Сталину, причем Капица настоял передать Ландау под личное поручительство. Позднее академик рассказал, что на столах лежали заложенные следственные дела репрессированных физиков, по документам которых ответственные работники Кобулов и Меркулов готовы были дать обоснование арестам. Академик в том не нуждался, массовый террор 1937—1938 годов заставил многих позабыть о том, что «органы не ошибаются».

Ученый раб

Разрешение на свободу под опекой директора института вовсе не вернуло Ландау полноты прав. Лев Давыдович быстро осо­знал это, определив свое положение как «ученое рабство». В прошлом остались зарубежные научные командировки, без волокиты предоставляемые Наркомпросом. С той же формальной стороны закона решение о реабилитации «за отсутствием состава преступления» было принято лишь в 1990 году, а значит, следственное дело Л.Ландау всегда можно было продолжить, если не найдя оснований, то создав их искусственно.

Так, в 1951 году группа советских физиков получила задание руководства Физического института имени П.Лебедева подготовить философское эссе на тему «Масса и энергия», в котором должны были обязательно отразить «идеализм Ландау». Основанием была гипотеза о возможном нарушении закона сохранения энергии, выдвинутая Ландау в начале тридцатых годов на основании экспериментальных данных. Их тогда же уточнили, и гипотеза отпала сама по себе, хотя упреков в идеализме, попытке привить студентам «схоластическое представление о физике», отрицании диалектического материализма, связи между физикой и философией Ландау услышал предостаточно. И если на сессии АН СССР в 1936 году идеологам от науки, отмечавшим «определенное скольжение в физике в сторону идеализма», не удалось втянуть его в философскую дискуссию, спустя пятнадцать лет попытка повторилась. Доказывать «идеалистические извращения Ландау» физикам не пришлось, работа была приостановлена смертью Сталина. «Вероятно, слухи о мышиной возне вокруг псевдоидеализма Ландау доходили до него, и это обстоятельство также не стимулировало его интерес к принципиальным вопросам физики, всегда чреватыми непредсказуемыми оценками», — считал Иосиф Розенталь.

Предсказание Ландау

Внимание к ученому со стороны властей не ослабевало и в дальнейшем. Об этом свидетельствует текст рассекреченной «справки по материалам академика Ландау Льва Давидовича» за подписью председателя КГБ СССР Серова, подготовленной по просьбе отдела науки ЦК КПСС в декабре 1957 года. На первых ее страницах приведено интересовавшее многих жизненное кредо ученого: «Я интернационалист, но меня называют космополитом. Я не разделяю науку на советскую и зарубежную. Мне совершенно безразлично, кто сделал то или иное открытие. Поэтому я не могу принять участие в том утрированном подчеркивании приоритета советской и русской науки, которое сейчас проводится».

Внутренне Ландау остался человеком доверчивым и открытым. Наговорить мог многого, зная это, втершиеся в доверие ловкачи не могли устоять перед соблазном дописать от себя, лишний раз выпятив псевдопатриотизм. Как-то жена заметила Дау: «Ты ведь очень рискуешь, произнося такие речи. А что если твой посетитель сексот и сейчас отправится прямо на Лубянку, чтобы все им рассказать?..» По свидетельству ее племянницы, Марии Бессараб, эти слова Дау весьма обескуражили.

Но если мнение информаторов имело субъективный оттенок, беспристрастным был перехват конфиденциальных бесед при прослушивании. «Как зафиксировано оперативной техникой, в разговорах с учеными, которые его ежедневно посещают, Ландау неоднократно высказывался в разных вариантах о своих домыслах относительно неизбежности ликвидации советской системы. Так, 4 декабря 1956 года в беседе с членом-корреспондентом АН СССР Шальниковым Ландау говорил: «Я считаю так: если наша система ликвидируется без войны, — неважно, революцией или эволюцией, это безразлично, — то войны вообще не будет. Без фашизма нет войны». В разговоре с ним же 12 января 1957 года Ландау заявил: «Я должен тебе сказать, что считаю: наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может. Поэтому вопрос стоит о двух вещах. Во-первых, я считаю, что эта система будет все время расшатываться. А пока она существует, питать надежды на то, что она приведет к чему-то приличному, нельзя, это даже смешно. Я на это не рассчитываю».

Уже в последние годы жизни Ландау говорил о себе, что многое в жизни ему удалось. Как бы то ни было, но без него физику ХХ столетия представить сложно. Юрий Румер отмечал поразительную научную честность Ландау. Академик Йоффе назвал его врагом фальши и суесловия, к достоинствам относил способность поддерживать чистую моральную атмосферу в науке.

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме