«Демократия победила! Да здравствует король?» — два года спустя: «Размышления у разбитого корыта?»

Поделиться
Два года прошло — а в кабинетах все те же лица, казалось бы, навсегда выметенные революцией. Неужели все было напрасно и оранжевые предали идеалы Майдана?..

Два года прошло — а в кабинетах все те же лица, казалось бы, навсегда выметенные революцией. Неужели все было напрасно и оранжевые предали идеалы Майдана? Куда мы катимся? И что теперь делать? Те, кто тогда были объединены неизведанным ранее счастьем и гордостью от осознания себя гражданами Украины, сейчас разбрелись кто куда: одни мучаются послереволюционным похмельем, другие ударились в радикализм, третьи еще глубже утвердились в своем цинизме. А зря! Увлекшись борьбой с нелюбезными личностями, мы часто забываем, ради чего, собственно, выходили на Майдан. Почему бы не воспользоваться с таким трудом добытыми свободами для того, чтобы довести революцию до конца?!

Треугольники власти

Теория вопроса была популярно изложена в статье «Демократия победила! Да здравствует король?», которую «Зеркало недели» опубликовало на пике послереволюционной эйфории (№ 6 (534), 19–25 февраля 2005 г.). Описанную там модель взаимоотношений народа, бизнеса и власти можно схематически представить в виде пирамиды (см. рис.).

Один край ее фундамента опирается на освященный марксистами извечный предрассудок, согласно которому создать что-либо можно только «простым трудом» и потому он один служит справедливым мерилом цены (жаль, Сизиф не дожил!). При этом рыночный обмен, мол, только перераспределяет блага, а это такая же «игра с нулевой суммой», как покер: что одни выиграли, то другие проиграли — в сумме ноль. Прибыль же вообще приравнивается к грабежу.

На самом деле всяческие блага — от куска хлеба до дворца — можно создать, а можно и присвоить — обманом или силой. Присвоение, скажем, через государственное перераспределение — это действительно «игра с нулевой суммой», от которой общество в целом теряет, зато кто-то получает ренту (то есть доход, не связанный с пользой для общества), например, в виде субсидии, выгод от протекционизма или в результате воровства. Но если продавец и покупатель, будучи в здравом уме и имея выбор, заключили сделку без принуждения и обмана, значит, от нее выиграли обе стороны. Может быть, при этом товара больше и не стало, зато он нашел своего потребителя. А если двум сторонам стало лучше и при этом никто не пострадал, то такой добровольный обмен на конкурентном рынке (например, между магазином и покупателем или работником и работодателем) выгоден и для общества в целом. Честный предприниматель делает труд одних людей полезным для других. Он покупает на соответствующих рынках все необходимое, включая труд; организует процесс, продает результат и за свои усилия и риск в итоге получает прибыль или убыток сообразно пользе или ущербу для общества. Именно этим честный общественно-полезный бизнес отличается от деструктивного поиска ренты.

Однако ослепленные описанным выше «перераспределительным» мышлением сограждане не видят пользы ни в каком бизнесе вообще, тем самым только поощряя поиск ренты! Если находится слишком мало желающих защищать от наезда барыгу на «мерсе», будь он хоть трижды наичестнейшим и наиталантливейшим («разве ж столько заработаешь честным трудом!»), то получается, что всякое добро, хоть честно, хоть нечестно нажитое, «должно быть с кулаками». Ну а раз уж терять все равно нечего, то почему бы и самому не поучаствовать в дерибане — тем более что с честного бизнеса крышу прокормить ох как тяжело… Круг, точнее треугольник ренто-ориентированного общества, замыкается: перераспределительное мышление ослабляет права собственности — этим поддерживает поиск ренты — то есть перераспределение!

При этом потери многократно превышают осязаемые объемы «украденного у народа». Слабые права собственности означают высокие риски, которые подавляют инвестиции; недостаток предпринимательства — низкую конкуренцию, в том числе и за рабочую силу; отсюда — низкие зарплаты, высокие цены, неконкурентоспособные товары… Еще хуже бывает, когда безответственные охотники за халявой в результате неизбежной толкотни у кормушки истощают ее источники — например, рыбные запасы или налоговые поступления. Эту проблему испокон века решали наделенные персональной властью авторитарные лидеры — своего рода арбитры, распределяющие ренту на свое усмотрение и заинтересованные в сохранении ее источников через соучастие в дерибане на всех ступенях иерархии. Поэтому ослабление, пусть даже такой отвратительной власти, чревато кризисом переприсвоения. Историческая память о подобных смутах и заставляет народы, никогда не видевшие альтернативных порядков, мечтать о сильной руке, желательно при этом обильно раздающей подачки.

Однако пока ослепленный описанным выше предрассудком народ считает, что чем меньше будет предпринимателей, тем больше останется всем прочим, сильная рука наряду с общественно важными источниками ренты (такими как природные ресурсы или государственная собственность) может успешно защищать и монопольные ренты, обкрадывая не только непосредственно потребителей, но и общество в целом. В такой экономике организованного вымогательства уже большая часть бизнеса получает основные доходы не столько из рук потребителей, сколько с позволения «арбитров», не бесплатно жалующих своим клиентам «право» заниматься бизнесом. Но пока права собственности нелегитимны, те же гнобители оказываются единственной опорой, ведь они хотя бы заинтересованы в процветании бизнеса… Таким образом, перераспределительное мышление поддерживает патернализм — распределение благ «сверху» в обмен на лояльность.

Режимы, не связанные конституциями, решают проблему легитимизации власти «арбитров» просто: «Холопьев своих казнить и миловать вольны!». Украина, правда, испокон веку не привечала авторитаризм. Более того, уже триста лет как произвол власть предержащих формально как бы ограничен европеизированными законами и уже почти сто лет как эти законы, в свою очередь, как бы вписаны в какие-никакие конституции. Однако вместе с советским управленческим аппаратом наша страна унаследовала и российскую традицию «гибкой» законности — избирательного применения неисполнимых законов, на которые и опирается второй край пирамиды.

Вообще-то правовое поле — это такая комфортная и безопасная лужайка, где можно все, что не запрещено. Зато за его границами земля густо нашпигована минами. Границы четко обозначены, но порой извилисты, поэтому большинство старается к ним не приближаться без адвоката. И уж совсем ничтожное меньшинство сознательно преступает закон, ежесекундно рискуя подорваться. Неисполнимые законы — то есть неоправданно суровые или ограничительные, противоречащие практике и друг другу, двузначные и т.д. — разрушают эту идиллию. Например, наши строители привыкли без всякой реальной необходимости ставить где ни попадя запрещающие знаки, ибо так им удобнее, нимало не заботясь о жителях — и тысячи людей вынуждены нарушать правила просто для того, чтобы подъехать к своим домам. Многократное повторение такого урока подрывает авторитет закона настолько, что единственным реально запрещающим знаком становится не нарисованный «кирпич», а конкретный бетонный блок поперек дороги.

Поскольку всех нарушителей неисполнимого закона покарать невозможно, он может быть применен только выборочно. Таким образом, скромный чиновник или сотрудник правоохранительных органов обретает статус начальника — «арбитра», облеченного властью, которую по мере надобности можно использовать и для вымогательства, и для других целей. В том числе для продавливания неисполнимого законодательства или просто очень «гибких» законов, оставляющих решение вопросов на усмотрение начальников. С другой стороны, до тех пор, пока можно за умеренную плату обойти неисполнимый закон или повернуть в свою сторону «гибкий» (а при наличии связей и самому использовать его, например, против конкурентов), немного находится платежеспособных охотников совершенствовать правовую базу. Так замыкается порочный треугольник «неисполнимые законы — избирательное правоприменение — системная коррупция».

Уходящая корнями во времена Ивана Грозного и Петра Первого большевистская манера ломать общественную практику законами наотмашь привела к тому, что мины оказались расставлены повсюду. Например, обвинение в уклонении от уплаты налогов на сумму в 1700 грн. — уже повод открыть уголовное дело, произвести выемку документов, арестовать счета… Поэтому в бизнесе за пределы «упрощенки» можно соваться только на танке. Но при наличии достаточно толстой брони вообще все знаки становятся предупреждающими: «возможно, за нарушение придется заплатить» (деньгами или властью). Чем больше запас того или другого, тем больше может себе позволить его обладатель: что позволено Юпитеру — не позволено быку.

В результате жертвой «гибкой» законности становятся не только общественно вредные законы, такие как двухсотпроцентная пошлина на мобильные телефоны, но и самые что ни есть уголовные, например, антикоррупционные: если их применить всерьез, то страна останется практически без власти — ведь арбитры по определению получают долю в ренте. Да и сторожить их будет некому… Поэтому отношения внутри иерархии самих начальников-арбитров не могут строиться на законе. Его место занимают коррупционная вертикаль, «понятия» и основанная на компромате круговая порука. Таким образом, коррупция, авторитаризм и избирательное правоприменение образуют еще один порочный треугольник, свойственный преступной власти, ибо власть в такой системе может быть только двух видов: преступная или неэффективная (впрочем, одно не исключает другого).

Обе части пирамиды срослись
как сиамские близнецы

В правовом государстве исключительное право владельца делать со своей собственностью все что угодно в рамках закона соответствует исключительному же праву получать доход от собственности. «Гибкие» рамки закона размывают и то, и другое. Например, начальники получают возможность «неформально» вмешиваться в дела предприятий, которым оказывается выгоднее выполнять «разнарядки» или откупаться, чем отстаивать свою правоту. С другой стороны, коррупция — это не что иное, как поиск ренты чиновниками. Да и фирмы в поисках ренты коррупцией отнюдь не брезгуют…

Если поиск ренты невозможно ограничить законами, остается уповать только на Начальника. Который, в свою очередь, тоже не очень-то чтит закон, в случае необходимости успешно подменяя его личной властью. Да и принцип «друзьям — все, остальным — закон» идеально подходит для монополизации рынков. С другой стороны, «понятия» в основном предотвращают столкновения тяжеловесов друг с другом, но отнюдь не запрещают им давить менее защищенных — то есть искать ренту, нарушая права собственности других фирм. Которые могут найти защиту снова-таки только «наверху», и отнюдь небескорыстно… Наконец, «гибкая» законность и произвол «тяжеловесов» подавляют предпринимательство и особенно малый бизнес, который «ежедневно и ежечасно рождает капитализм», наглядно опровергая предрассудок «нулевой суммы» в глазах людей.

Системе организованного вымогательства была чужда политика, то есть деятельность, направленная на приумножение электоральной поддержки («политического капитала»). Ее место занимал админресурс, и лох был тот политик, который не мечтал стать Начальником. Сам президент Кучма не особо заботился о своем рейтинге и другим не позволял. И не из особо циничного презрения к людям, а просто за ненадобностью. Несмотря на это, в отличие от совка, система организованного вымогательства, когда клевал жареный петух, все же оказывалась способной на запоздалые, ограниченные, непродуманные, но в конечном счете успешные реформы — такие как приватизация, дерегуляция, введение упрощенного налогообложения для малого бизнеса и, наконец, массовое отлучение от кормушки путем ликвидации бартера и взаимозачетов. Однако, помогая продлить существование системы, реформы подрывали ее основы. Назревала революция.

Революция политиков

Сейчас, два года спустя, уже правомерно ставить вопрос: чем была оранжевая революция и что она в действительности принесла стране?

Версия первая: «Народ восстал против преступной власти». Но чего может желать от власти человек, воспитанный в вышеописанной системе? Разве что большего «куска пирога». Что реально, если «новая власть» (а) лучше предшественников способна «навести порядок» и (б) готова больше «делиться». То есть нужен эффективный авторитарный правитель (читай — преступная власть), только более «щедрый». Поэтому стихийный народный бунт, вызванный крайней нуждой, — это волна погромов, массового грабежа, вандализма и мародерства, в результате которого иногда устанавливается новая династия фараонов или императоров. И все.

Прилегающие к революционному Майдану улицы, забитые припаркованными без всякой охраны «Порше» и «Лексусами» (хозяева были там, внизу!), работающие в нормальном режиме роскошные бутики «Глобуса» прямо под миллионной массой протестующих, хорошо одетые люди в гуще революционеров… Нет, никак не бунт черни!

Версия вторая: «бунт миллионеров против миллиардеров». Обычный дворцовый переворот с использованием массы статистов, организованный недовольными не столько сутью системы, сколько доставшейся лично им частью пирога, а также желающими избавиться от власти «арбитра» или хотя бы найти более выгодный вариант. Неумная власть путем массовых наездов действительно может создать критическую массу состоятельных и пассионарных представителей элиты, готовых идти ва-банк и в качестве последнего довода поднимать (точнее, обычно нанимать) народ. Но народ обмануть трудно, а он отнюдь не горит желанием защищать вора, у которого другой вор украл дубинку. Со своей стороны, искатели ренты реально «не позволят отдать выборы на откуп избирателям» (как выразился один российский кандидат в губернаторы), поскольку так, чего доброго, можно лишиться действительно всего: восстановление справедливости — штука обоюдоострая.

Возможно, «миллионеры» и замышляли маленький переворот с вовлечением нескольких десятков тысяч человек на пару дней. Однако по факту получилась-то все равно революция — с миллионами искренних участников и во главе с лидером, достаточно сильным, чтобы спустя всего полгода отстранить «миллионеров» одним движением.

Версия третья, «буржуазно-демократическая». Система не всесильна, поскольку тотальный контроль и координация существуют только в воображении теоретиков марксизма. Более того, даже глубоко укорененные в общественном сознании пассивность и покорность со временем размываются, а жизнь тем временем усложняется. Поэтому в отсутствие постоянных источников ренты власть под угрозой краха вынуждена одной рукой постепенно сокращать свою сферу контроля, а другой — сужать круг допущенных к уменьшающейся кормушке. Таким образом расширяется поле для конкурентного бизнеса, а значит, множится число самодостаточных людей, для которых Начальник — скорее обуза, чем источник дохода.

Знающие себе цену профессионалы и особенно свободные предприниматели — настоящие могильщики системы организованного вымогательства, поскольку от ее разрушения они выигрывают больше, чем могут проиграть. Им нечего бояться народного гнева, ибо они действительно «ничего не крали» — хотя бы и потому, что их просто не допустили к кормушке, но это не так уж важно! Действительно важно то, что они скорее готовы уничтожить эту кормушку вообще, по принципу «так не достанься же ты никому!», чем сохранить статус-кво. Многие из них до поры до времени вынуждены играть по тем же правилам, что и искатели ренты, но с фигой в кармане. Такой непривилегированный бизнес имеет некоторые шансы убедить хотя бы наиболее «продвинутую» часть народа в честном происхождении своих капиталов. А историки убедительно доказали, что настоящие революции происходят именно тогда, когда части элиты удается привлечь на свою сторону народ для того, чтобы изменить правила игры.

Однако в наше время, когда все уже знают, чем обычно заканчивается дело, к такой коалиции на ранних стадиях обычно пристраиваются «миллионеры». Их вклад в общее дело позволяет революции победить, не дожидаясь полного развала старой системы; а их посредничество способно предотвратить большое кровопролитие. Но эти попутчики не спешат уничтожать кормушку как таковую — не за тем они помогали революции! А коль скоро источники рент остаются, к ним спешат припасть и неофиты, которые о таком счастье и помыслить не могли. То есть те же или такие же игроки продолжают ту же игру. Вдобавок Майдан сам по себе формально не изменил ни Конституцию, ни правителей. Так была ли это вообще революция?

Да, была! Революционно сменился реальный источник власти и правила игры: появился настоящий политический рынок. На нем политики продвигают свои продукты — идеи, лозунги и прочие элементы своих программ, причем за красивой упаковкой и гениально продуманной рекламой может скрываться вполне заурядный, а то и вообще вредный товар. Как и на обычном рынке, выбирает победителя в конечном счете потребитель — Его Величество Избиратель. Ющенко первым смог успешно противопоставить свой политический капитал админресурсу. Однако решающее слово сказал народ, который революционным путем не захватил власть, но заставил формально демократическую процедуру работать вопреки воле власти. Революция свершилась: отныне и вовеки веков все нынешние и будущие правители обязаны властью уже не верховному арбитру, а своему электорату. Поэтому политики — даже те, для которых само это слово еще недавно было бранным! — ощутили под ногами собственную опору и разговаривают со своими вчерашними хозяевами на равных. Да, для раскрутки им необходимы деньги и не помешает админресурс, но теперь у них тоже есть что предложить.

Смена «главного клиента» превратила отстоявшееся за десятилетие политическое болото в настоящий коктейль. Партии, привыкшие обслуживать скорее корпоративных клиентов, чем массового покупателя, оказались неспособны вывести на политический рынок конкурентоспособные идеологии (от слова «идея»), в том числе и потому, что это требует коренной реструктуризации всего политикума. Несвоевременно подоспевшие выборы ненадолго заморозили во многом случайную, нелогичную и потому неустойчивую ситуацию, сформировав парламентские фракции, наспех сколоченные преимущественно по принципу общности бизнес-интересов и минимизации бизнес-конфликтов. Неудивительно, что эта мозаика из обломков политических крыльев бизнес-административных групп не могла сформировать осмысленную коалицию, отражающую общественный компромисс по второстепенным вопросам, достигаемый во имя консенсуса по главным. Однако естественный процесс идеологической кристаллизации не может остановиться, его неудержимо толкают вперед политические и экономические интересы. Поэтому рискну предположить, что в течение нескольких лет политический ландшафт изменится до неузнаваемости. Революция продолжается?

Vox populi — vox dei?

Если электорат воспринимает перераспределение как единственный источник богатства, то, дорвавшись до демократии, народ жаждет оттеснить от кормушки зажравшихся только для того, чтобы припасть к ней самому. Но конкуренция за ренту приводит к истощению ее источников, поэтому гонка политиков «кто лучше накормит народ, неважно какой ценой» (ее началом в Украине можно считать удвоение минимальных пенсий осенью 2004 года) обычно заканчивается кризисом переприсвоения. Снова требуется авторитарный арбитр, только нового, популистского типа: с харизмой и способностью разруливать не только олигархов, но и массовые интересы. Поэтому левый популизм, этот своего рода недоношенный марксизм — ловушка для демократии.

Увы, оранжевые на удивление легко дали себя заманить в нее: вместо того, чтобы не только в политике, но и в экономике доказать, что «мы — не быдло, мы — не козлы», и «свободу не спыныты» (то есть не словом, а делом встать на защиту права собственности и экономической свободы), на политический рынок вывели борьбу с коррупционерами, жизнь по закону, реприватизацию и обещания, что богатые (добровольно-принудительно, надо полагать) поделятся с бедными. Наверное, в этом был какой-то смысл. Ведь люди, недовольные тем, что государство их, мол, плохо обеспечивает, составляли значительную часть электората и без их поддержки вряд ли удалось бы выиграть выборы. Но победа демократии означала, что эти предвыборные (тем более «майданные») лозунги уже нельзя было отбросить на следующий день после инаугурации, как в 94-м, к счастью для страны, поступил со своей предвыборной программой Кучма. А попытка их буквального воплощения ничего хорошего принести не могла.

Опережающий рост доходов населения — это хорошо, всерьез и надолго, если только отнятые у предприятий средства возвращаются к ним в виде сбережений населения, превращенных в кредиты и инвестиции, которые обеспечивают гибкость экономики и конкурентный отбор, то есть эффективность. Однако если инвестировать простому труженику некуда, то все дополнительные доходы идут на потребление. А если рост потребления не подкреплен соответствующим ростом внутреннего предложения, то расти будут цены и потребительский импорт — и ВТО здесь ни при чем. Поэтому долгосрочный и устойчивый рост благосостояния напрямую зависит от уровня развития финансовых рынков, а главное — от инвестиционно-предпринимательского климата, прежде всего прав собственности.

Но по ним-то как раз и ударила попытка массовой реприватизации. Поскольку в условиях всеобщей виновности само по себе нарушение закона в процессе приватизации не может быть достаточным основанием для расторжения сделки — иначе пришлось бы пересмотреть все! — рационально обоснованный критерий для такого пересмотра отсутствует в принципе. Поэтому угроза нависла даже не над тремя тысячами предприятий… Неудивительно, что инвестиции резко сократились. Не говоря уже о том, что сам по себе передел собственности, пусть и неправедно нажитой, — это хрестоматийный пример поиска ренты.

Неисполнимый закон по определению не может быть «один для всех» — «контрабанда-СТОП!» тому пример. А от назначения арбитрами новых (хотя нередко хорошо забытых старых) людей, пусть даже еще не пойманных за руку, описанная выше пирамида отнюдь не сложилась как карточный домик: система либо переварила их, либо отторгла. Впрочем, новый — еще не значит честный: кто проверит истинные намерения кандидата на должность, озолотившую его предшественников? Власть действительно стала несколько менее «преступной», но, увы, ценой эффективности. Отказ от избирательного правоприменения без ликвидации его первооснов просто добровольно передает власть на нижний уровень, не уменьшая ни ее объема, ни взяткоемкости. Да, разрушилась коррупционная вертикаль. Но в отсутствие действенного арбитра поиск ренты (в том числе поборы) становятся только еще более разрушительными. А повышение риска быть пойманным увеличивает размеры взяток и, что гораздо хуже, еще теснее замыкает коррупционные отношения в узких рамках блата, закрывая непосвященным всякую возможность преодолеть тщательно возведенные на их пути барьеры. Предпринимательский климат от такой борьбы с коррупцией только ухудшается. Не говоря уже о неуклюжей попытке «наехать» на упрощенку.

В результате, в отличие от премьерства Ющенко, когда были существенно сокращены возможности для поиска ренты при сохранении всех рычагов неформального контроля, в первые полгода его президентства произошло прямо противоположное. К счастью, все закончилось хорошо: нищета отступила, а экономика не сорвалась в штопор, но только ценой своевременного отказа от популистских лозунгов. Политическую цену за это заплатили «Наша Украина» как правящая на тот момент партия и лично президент Ющенко. Этим он окончательно разочаровал патерналистскую часть своего электората — и без того, впрочем, недовольную тем, что их избранник не стал «хозяином», не навел, как им бы хотелось, в стране «порядок». Между тем именно устранение как таковой должности «хозяина» страны и есть главное достижение революции.

Но, к сожалению, не стал Ющенко (во всяком случае, пока) и президентом-реформатором, могильщиком несправедливой и неэффективной системы, ежечасно порождающей преступную власть. Энергия революционного порыва, авторитет и запас доверия новой власти, период «экстраординарной политики», как назвал ее Лешек Бальцерович, — все это было бездарно растрачено, а фундамент пирамиды остался в неприкосновенности. Место «Вашингтона з новим і праведним законом» пока что вакантно. Места мессии или фюрера, впрочем, тоже. Революция продолжается…

Несделанный «шаг навстречу людям»

На что же направить свою энергию тем, кто два года назад заставил весь цивилизованный мир восхищаться, а теперь, оглядываясь назад, задаваться вечным вопросом всех революционеров — «за что боролись»?

Какой бы аморальной и неэффективной ни была система организованного вымогательства, ломать ее насильно, «до основанья», чтобы отряхнуть ее прах со своих ног, не стоит и даже призывать к этому безответственно. Сколько ни срезай верхушку, пока корни целы, она будет отрастать вновь и вновь. А коренным образом изменить общество за несколько лет может разве что поистине ужасный общественный катаклизм, вроде французского 1793 года. Горы трупов, реки крови… Потом — неизбежный после всякой революции термидор, разочарование и снова террор… К счастью, Украине удалось избежать самого страшного даже пятнадцать лет назад, когда насквозь прогнившая советская империя неудержимо рушилась под собственным весом. Много ли найдется избирателей, которые добровольно согласятся в поисках призрачной справедливости вернуться назад, в 90-е годы? А ведь честный политик, и в этом его главное отличие от популиста, должен, рекламируя свой товар, указывать его реальную цену. Хотя бы мелким шрифтом.

Зато революция открыла путь или, по крайней мере, предоставила окно возможностей для того, чтобы начать не словом, а делом подрывать фундамент описанной в начале этой статьи пирамиды.

С одной стороны, изменять законы «навстречу людям»: даже жертвуя гибкостью и теоретической правильностью, планомерно искоренять неисполнимость и избирательность. Шаг за шагом убирать все, что наделяет начальников властью, и выводить на чистую воду тех, кто этому мешает. Законы, по которым действительно можно жить, оценили бы во всех уголках Украины, что «не словом, а делом» объединило бы нацию. «Не словом, а делом» отделило бы власть от бизнеса и обозначило бы новое качество взаимоотношений ее с народом. Амнистировав нарушения прежних, неисполнимых законов, можно «не словом, а делом» «начать с чистого листа» сажать бандитов — они на фоне в основном законопослушных граждан выделяются конкретно, а не только манерами, которые к уголовному делу не пришьешь. Наконец появится шанс сформировать бюрократию, не ведающую, что такое «откат» и «решить вопрос», которой можно доверить применение изощренных европейских законов и тонких механизмов регулирования. Вот это был бы настоящий, «не словом, а делом», шаг в Европу.

Конечно, подрывая основы неформальной власти, нужно заботиться об адекватной демократическо-правовой замене, чтобы не ожил призрак смутных времен, которыми нас так любят пугать. А вдохнуть жизнь в формальные демократические институты, превратить начальников в бюрократов и особенно научиться самим уважать закон — ох как непросто…

С другой стороны, изживать перераспределительное мышление. Надеждам, которые возлагали на оранжевую революцию ее главные энтузиасты и двигатели — предприниматели и профессионалы, преуспевающие или мечтающие преуспеть в обновленной европейской Украине, не суждено сбыться до тех пор, пока менее удачливые сограждане будут воспринимать благосостояние как украденное не иначе как лично у них. Конечно, изменить представления миллионов людей потруднее, чем тысячи законов, и даже труднее, чем правила игры в политике. Но вода камень точит. Каждый просвещенный избиратель, научившийся отличать прибыль от ренты, — это союзник честных предпринимателей в борьбе за свои законные права; каждый избранный им политик — это потенциальный бескорыстный(!) заступник. Но для этого нужно всем миром финансировать просвещение и развитие предпринимательства, а главное и самое трудное — действительно, не словом, а делом отказаться от поиска ренты. Ведь пока сильные, во всех отношениях взрослые и талантливые мужики пользуются льготами и доят бюджет наравне с инвалидами и стариками; навязывают покупателям новые автомобили, которые не выдерживают конкуренции с подержанными; устраняют конкурентов руками бандитов, налоговой и ментов; суют взятки, чтобы обойти конкурентов или по дешевке получить кусочек государства, и многое, многое другое — до тех пор честный предприниматель будет оставаться в глазах большинства избирателей сказочным персонажем.

Конечно, если не в шутку уничтожить кормушку, «миллионеры» небезосновательно сочтут, что их использовали. Но иначе разочарованным оказывается народ, а использованными ощущают себя ветераны Майдана! Кстати, с точки зрения политической перспективы, вторые важнее: бизнес-спонсоров много, одни обидятся — другие придут, а народ один. Революция-то продолжается!

«Нас таки багато!»

Но кто поддержит эти благие намерения? Ведь пока что, как считают многие, торжество демократии обернулось политическим реваншем… Однако все далеко не так плохо.

Во-первых, арифметика: за Партию регионов на парламентских выборах проголосовало на 29% меньше избирателей, чем за кандидата Януковича в первом туре президентских и на 37% меньше, чем в третьем туре, когда он получил 44,2%. А сейчас, по данным центра «София», вся антикризисная коалиция собрала бы в сумме лишь на один процент больше, не дотянув целых пять процентов до искомой половины. Да и лично кандидат Янукович получил бы меньше, чем в первом туре выборов 2004-го. И это после всех ошибок помаранчевых! Патерналистский электорат, которому нравится, когда политики говорят «ну, вы там себе работайте, а мы тут будем решать», тает не по дням, а по часам. По данным Н.Паниной (ИС НАНУ), уже заметно меньше половины опрошенных считают, что их жизнь складывается в основном или полностью под влиянием внешних обстоятельств — против двух третей в 98-м! Если так пойдет и дальше, то через пару лет баланс сложится уже в пользу самостоятельных сограждан (см. график), и именно их благосклонности придется искать политикам.

Во-вторых, показательно, что назначение того же антигероя Майдана на высший пост в стране полтора года спустя не вызвало массового возмущения. Это может означать, что способ прихода к власти для немалой части нашего народа важнее, чем личность эту власть имеющая. А ведь процедура важнее результата — это девиз демократического правового государства!

И, наконец, политика — это еще и искусство превращать противников в союзников.

С «левой» стороны, популисты, пока они не у власти, кровно заинтересованы в укреплении демократических институтов. По крайней мере, они больше не позволят так нагло воровать и обижать маленьких.

С «правой» стороны, в сложившихся условиях экономическая свобода и право собственника делать со своим имуществом «что угодно, в рамках закона» стали актуальными даже для «акул».

Гибкая законность — это то самое кормило власти, которое не столько управляет, сколько кормит? Пока да, но использование власти как источника ренты оправданно, если есть уверенность в ее стабильности и подконтрольности. Чего никак нельзя сказать о настроениях нашего электората, по крайней мере, на уровне страны. Поэтому в новых условиях разработанные «под себя» схемы могут в любой момент обернуться против своих создателей — например, та же власть прикормленного чиновника попадет к ставленнику конкурентов. Но и это еще не худшее, ведь «всеобщая виновность» и ручное регулирование доступа к кормушкам открывают возможности для практически ничем не ограниченного вымогательства. Хапательные аппетиты нынешних начальников ограничены и социальными нормами (рискованно «брать не по чину»!), и желанием сохранить «дойную корову», и, наконец, некоторой конкуренцией крыш. А вот популистам ничто не помешает сделать из миллиардеров миллионеров, если не зэков.

Тем, кто не хочет этого допустить, нужно всерьез озаботиться преодолением перераспределительного мышления. Для начала самим признать, что бизнес и политика — не игра в «очко», поэтому есть решения, от которых выигрывают все (или почти все). Именно миллиардеры должны, «в классике», первыми выступать за сильные права собственности и равные правила игры. Ведь в таких условиях обычно больше всех выигрывают самые сильные: деньги идут к деньгам. В их же долгосрочных политических интересах развивать малый бизнес и дать дорогу предпринимательству — хотя бы для того, чтобы было на ком показывать, как можно честно подняться от инженера до миллиардера. При этом и честолюбивые «миллионеры» получают шанс догнать и перегнать в честном соревновании. Да, это тяжелее, чем через реприватизацию, зато насколько почетнее! Не говоря уже о том, что «миллионерам» только кажется, что они могут переиграть «миллиардеров», играя по старым правилам, но на своем поле: в той игре «миллиардеры» объективно сильнее, да и миллиарды не лишние. Может быть, предпринимателям всех масштабов пришло наконец время объединиться в отстаивании общих интересов, полезных для общества в целом — и довести до победного конца буржуазно-демократическую революцию?

…Однако больше всего обнадеживает сам факт того, что анализировать теперь приходится не столько подковерные византийские интриги дворца на Банковой, сколько объективные политико-экономические факторы, понятные жителям любой цивилизованной страны, и тенденции, которые хотя бы в перспективе имеют шанс стать предсказуемыми для бизнеса и кредиторов. А это значит, что революция все-таки состоялась!

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме