ЕВРОПА В XXI ВЕКЕ: БЕЗ БЛОКОВ И ГРАНИЦ?

Последние недели уходящего года ознаменовались всплеском политических дискуссий и политической активности в вопросах европейской безопасности. На обоих все еще остающихся ее полюсах. Брюссельская сессия Североатлантического совета приняла решение об «изучении» в течение следующего года вопроса о том, «каким образом» может быть расширена Организация Североатлантического договора (НАТО), а страны-участницы ташкентского 1992 г. Договора о коллективной безопасности СНГ, судя по готовившимся к подписанию документам несостоявшегося декабрьского саммита Содружества, почти вплотную подошли к решению о серьезном укреплении все еще размытого механизма Совета коллективной безопасности. По некоторым сведениям, в одном из проектов этих решений зафиксировано намерение стран - участниц Договора обеспечивать свою безопасность «путем объединения в оборонный союз в Европейско-Азиатском регионе».

Невооруженным взглядом видно, что силовые центры противостоявших когда-то друг другу военно-политических блоков - НАТО и Варшавского пакта - начали новое соревнование за определение реальных сфер своего влияния в новых исторических условиях.

Немного времени понадобилось «обновленной Европе», которая Парижской хартией 1990 г. объявила о своем стремлении к единению и разрушению разделяющих народы преград, чтобы вновь вернуться на круги своя.

Итак, какой же войдет Европа в XXI век? Победит ли в итоге зародившаяся еще в середине века и долго бродившая по континенту «европейская идея», отголоски которой привлекли в начале нашего века внимание величайшего революционера Владимира Ульянова-Ленина («О лозунге Соединенных Штатов Европы»), и которая только после второй мировой войны, усилиями заглянувших в лицо друг другу и в будущее французов и немцев, стала пробивать себе дорогу в жизнь на одной, отдельно взятой западной части Европы? И какой есть и будет роль в этих процессах таких нестандартных игроков, как США и Россия, которые, не являясь «чистыми европейцами», продолжают оказывать неизмеримое влияние на европейскую архитектуру? И, наконец, какое место займет в этой архитектуре Украина - неожиданный гигант, появившийся на политической карте Европы в конце уходящего тысячелетия и спутавший своим появлением привычное течение европейской геополитики и многие стратегические планы?

На все эти вопросы сегодня можно дать лишь частичные ответы, обставленные многочисленными «но» и «в то же время». И главное - эти частичные ответы вряд ли подведут нас ближе к определению того ключевого вопроса, от объективного ответа, на который зависит возможность снять эти «но» и «в то же время». Однако определить этот ключевой вопрос - задание из разряда не просто желаемых, а и необходимых.

Возможна ли в XXI веке единая Европа? Если подходить к данному формальному вопросу с точки зрения наличия у европейских народов соответствующей политической воли, то ответ, вероятно, должен быть положительным. Вспомним, что в ноябре 1990 г. после оглушительных политических раскатов падения Берлинской стены, участники Общеевропейского процесса, собравшись в Париже и приняв упомянутую Хартию для новой Европы, единодушно и торжественно задекларировали именно эту цель. Правда, после Парижа-90 были Хельсинки-92 и Будапешт-94, которые, как показалось многим, не смогли определить магистральное направление общеевропейского процесса и предложить адекватной механизм воплощения Парижской хартии в жизнь. Недавний Будапештский саммит вообще породил разговоры о кризисе процесса СБСЕ, о его нежизнеспособности, а с легкой руки лидера крупнейшей державы политобозреватели подхватили тезис о возможности наступления «холодного мира» в общеевропейских делах. Немного раньше, на сессии Генассамблеи ООН, министр иностранных дел Украины Г.Удовенко, откликаясь на эти противоречивые тенденции, соединил заголовки романов Чарльза Диккенса и Маргарет Митчелл, чтобы сказать о характерных настроениях большей части населения посткоммунистических стран: «Большие надежды, унесенные ветром».

Действительно, в последнее время что-то не клеится в строительстве «общеевропейского дома». За проблемами, час от часу вспыхивающими в ходе многосторонних европейских дискуссии, явно проглядывается фон существования двух не совсем равноправных Европе - той, которая хочет объединяться, и той, которая может, но... Иными словами, одного «хотения» и декларируемой политической волн для объединения оказывается недостаточно, сколько бы ни твердили лидеры Восточной Европы о цивилизацнонных, географических, культурных и иных корнях принадлежности их народов к «единой европейской семье». И хотя процесс, как говорится, пошел - Европейский союз подписал с восточноевропейцами «европейские соглашения» и даже пригласил на саммит в Эссен, Западноевропейский союз предоставил им статус «ассоциированного партнерства» НАТО, после объединения всех бывших противников политический клуб Совета Североатлантического сотрудничества, предложила более конкретную программу «Партнерство ради мира» и даже пообещала рассмотреть вопрос о своем расширении - остается некая неудовлетворенность и много неясностей.

Остается невыясненным: как и в рамках каких структур согласовать и выработать единый подход к столь несогласующимся тенденциям в европейской политической жизни. С одной стороны, процесс собственно (западно) европейской интеграции в соответствии с Маастрихтскими договоренностями и углубляется, и (несмотря на эгоистичное норвежское «нет») расширяется. С другой стороны, четко очертилась группа некогда социалистических стран, однозначно заявивших о своем стратегическом курсе на вступление во все европейские структуры в максимально быстрые сроки. Географический формат активистов «прорыва в Европу» сегодня обозначен самой этой Европой как «6+3» - бывшие восточноевропейские члены СЭВ и ОВД плюс три Балтийских государства. С позволительно будет сказать, третьей стороны - никак не могут договориться о своем месте и роли в этих процессах два сильнейших «потусторонних» игрока: Россия и США. С четвертой - в европейской части бывшего Союза образовалась группа государств (Украина, Беларусь, Молдова), которые, в силу тех или иных причин, все еще не могут однозначно определиться со стратегическим вектором своего движения в общеевропейской системе координат: Восток или Запад.

В первой группе - интегрированных и интегрирующихся западноевропейских стран - уже вполне определились со стратегическим выбором основного цементирующего ядра европейских процессов: это Европейский союз и его военно-политическая составляющая - ЗЕС. В этом выборе присутствует элемент европоцентризма, который позволяет говорить о все большей слышимости собственно «европейского» голоса в европейских делах и о возрастающем его политическом влиянии. Несовпадающие нюансы подходов европейских союзников по НАТО с их заатлантическими партнерами по вопросу об урегулировании боснийского кризиса позволяют предположить, что по чисто европейским проблемам, непосредственно затрагивающим интересы влиятельных европейских НАТОвцев, подобные нюансы и несовпадения в подходах будут накапливаться. Одновременно «европейский голос» пока не дает ясно понять, что он очень хотел бы быть усиленным дополнительными голосами «шестерки» или «девятки» восточноевропейцев. И если в области политической и военно-политической существует определенное поле для маневра: структура ЗЕС пока не может поспорить авторитетом и возможностями с НАТО и поэтому готова давать большие обещания, то в области экономической все гораздо сложнее. Несмотря на ободряющие политические заявления о готовности расширения ЕС за счет новых членов из Восточной Европы, несмотря на запущенную с французской подачи инициативу по «политическому дотягиванию» восточноевропейцев к критериям ЕС под названием «Европейский пакт стабильности», несмотря на многое другое, экономический лозунг «No pasaran» все еще крепко прибит на входных дверях в богатую и стабильную часть Европы. Проблемы подсчета денег в своих карманах и обустройства собственного комфорта фактически превращают национальные эгоизмы западно-европейских партнеров по интеграции в один, столь известный нам по пламенным речам эпохи ранней перестройки, феномен «груповового эгоизма». То есть, в и уме мы имеем благовоспитанное естественно-историческое «да» единой Европе, но на практике возникает масса частностей, в которых, как говорят немцы, и зарыт дьявол. И это все при том, что в данной группе не вполне ясен вопрос о лидерстве, а фактический экономический лидер, объединившись, стал настолько мощным и настолько активным в «восточной политике», что у некоторой части населения стабильной и сытой Западной Европы начинают просыпаться в памяти страхи «германской гегемонии».

Вторая группа стран - «6+3» - соглашается с тем, что ядро будущей Большой Европы составляют именно ЕС и ЗЕС, однако наиболее активно добиваются членства именно в НАТО, помня о гарантиях согласно ст.5 Вашингтонского договора. Вектор их геополитического движения определен и сомнений не вызывает. Единственное, что составляет здесь проблему - скорость и порядок «продвижения к Европе». Некоторые из кандидатов готовы проделать этот путь в одиночку, у большей же части присутствует элемент здравого коллективизма (или того же «группового эгоизма»).

Впрочем, на фоне действительно общеевропейских дискуссий, в которых участвуют не только представители первых двух групп, описанные проблемы, как может показаться, носят скорее второстепенный характер.

Первостепенной же важности вопросом является место и роль в европейских делах Соединенных Штатов Америки и России: крупнейших ядерных держав, только одна из которых имеет прочные географические основания называть себя европейской. В истории другой державы проблема присутствия в Европе всегда имела серьезный внутриполитический аспект, связанный, впрочем, с идеологическими и иными моментами. Некоторые из этих моментов имеют своеобразные морально-исторические корни и могут напомнить знакомое нам из истории Древней Руси «призвание варягов». Действительно, дважды в этом столетии, в эпохи мировых войн, США оказались вовлечены в европейские дела, причем оба раза на стороне победителей и, в конце концов, взяли на себя слишком серьезные обязательства по отношению к европейским странам. Цивилизационная же связь Северной Америки с Европой, обозначаемая как связь географически разбросанных единых частей христианской либерально-демократической модели мирового развития, никогда не прерывалась и вряд ли может быть поставлена под сомнение. В то же время консенсус относительно позиции «американского лидерства» в европейских делах, в том числе в деле формирования будущей европейской архитектуры, в последнее время все чаще ставится под сомнение - причем не только со стороны России. И если патриарх советологических и восточно-европейских исследований и один из отцов «моральной политики» США второй половины 70-х гг. З.Бжезинский настаивает на безусловной необходимости сохранения и упрочнения американского лидерства прежде всего в вопросах обустройства будущей европейской безопасности (действительно - если не США, то кто? - вопрос имеет «стратегическую деликатность»), то с точки зрения сугубо европейской, учитывая упомянутую деликатность, ясно только одно: лидером не может и не должна быть Россия. В этом плане фундаментально действует принцип трансатлантической солидарности, а вот в плане определения будущей роли США мнения расходятся.

Обостряя проблему, обозначим ее так: на нынешнем этапе США нужны объединяющейся Европе для того, чтобы иметь в надежных союзниках такого партнера, который способен потягаться с Россией в обсуждении важнейших вопросов, кои сама Европа предпочитает с Россией пока напрямую не обсуждать. Продолжая эту логическую цепочку, обнаружим слегка парадоксальную ситуацию: чтобы Европа смогла, наконец, объединиться в свое собственное удовольствие, именно США должны приложить основные и неблагодарные усилия, дабы убедить Россию стать «европейской страной» не только по географическим критериям.

А что же сама Россия?

Вполне очевидно, что ответ на вопрос, какой же будет Европа в XXI веке: Европой «от Бреста до Бреста», Европой «от Атлантики до Урала» или Европой «от Ванкувера до Владивостока», следует искать именно в России. К сожалению, сегодня эта огромная и неспокойная держава не может дать вразумительного ответа на данный вопрос - и не только внешнему миру, чтобы он мог как-то определиться в своей стратегии, а, самое главное, самой себе. Три года, прошедшие после обретения Российской Федерацией новой государственности в новых границах, показали, что традиционный спор «западников» и «славянофилов» в России далеко не окончен, а в нынешних исторических условиях, особенно характеризуемых «ужавшимся» собственно российским географическим пространством и мешаниной сусальных великокодержавных идеологем, он приобретает совершенно новые качества.

Новая демократическая Россия 90-х гг. провозгласила свою открытость и стремление участвовать в строительстве Большой Европы как естественной ее составляющей. Однако ни окончание «холодной войны», ни вывод российских войск из Германии, Восточной Европы и Балтии, ни значительное сокращение вооружений, в том числе ядерных, ни ореол «демократического партнерства» России с бывшим противником №1 - Соединенными Штатами - не смогли убедить посткоммунистическую часть Европы да и остальную Европу в том, что с «советской угрозой», прочно ассоциировавшейся с зубчатыми стенами московского Кремля, покончено навсегда. Идеологемы массового политического сознания и коллективной исторической памяти оказались очень живучими и, несмотря на международные катаклизмы глобальных масштабов, какими стали распад коммунистического блока и дезинтеграция СССР, продолжают оказывать влияние на формирование международной политики, особенно в Европе.

Следует, в то же время, сказать, что и сам нынешний внешнеполитический курс дает обильную пищу для постоянного реанимирования таких идеологем: не укладывающаяся ни в какие международно-правовые рамки борьба за защиту так называемого «русскоязычного населения», миротворческие операции в пространстве бывшего СССР, более напоминающие полицейщину на окраинах метрополии, напугавший Запад феномен Жириновского, чеченский кризис... Список можно продолжать. Все это неминуемо и активно подталкивает бывших восточно-европейских союзников по ОВД поближе к предсказуемой и стабильной Западной Европе, к зонтику НАТО, порождая ответную раздраженную реакцию в самой России и внося в европейскую политику элементы дополнительной напряженности по вроде бы уже мертвой формуле бывшего противостояния «Восток - Запад».

Абстрагируясь от сложностей реальной ситуации, где соседствуют прямо противоположные «рано хоронить демократию в России» - с танками у собственного парламента и в непослушной Чечне, признание отсутствия угрозы - со всепоглощающим стремлением поскорее вступить в НАТО, согласимся со следующим предположением. При окончательном утверждении и победе нынешних великодержавно-авторитарных тенденций в российской внутренней и внешней политике Европа «от Бреста до Бреста» в XXI веке вполне возможна. Но это будет не единая Европа. Прост водораздел сместится немного восточнее - как после второй мировой (не «холодной»!) он сместился немного западнее. И в этом случае, несмотря на неамериканские названия двух крайних географических точек такой Европы, Соединенные Штаты Америки просто не смогут из нее уйти. Такая Европа не будет безопаснее, и Общеевропейский процесс, если он выживет, даже при названии «Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе» вновь вернется к своей изначальной функции - поддержанию равновесия конфронтации. И это станет еще одним, очередным поражением (или очередной отсрочкой?) «европейской идеи».

Можно ли избежать этого варианта? Вероятно да. Однако суть проблемы состоит в том самом российском «насильно мил не будешь», при попытках решить которое часто опускаются руки... Единой Европы без России построить нельзя - это, кажется, начинают понимать все. Любые планы объединения, исключающие Россию, - самоубийственны для идеи «единой» и безопасной Европы. Однако хочет ли сама Россия принять те правила игры, которые приняты в Европе, и войти в эту Европу «равной среди равных»? Вряд ли кто-либо сможет сегодня внятно ответить на этот вопрос. И вряд ли кто-либо сможет предложить разумный и эффективный механизм взаимной эмансипации России и Европы и их «полюбовного соглашения». А процесс этот очевидно необходим, и очевидно должен быть улицей с двусторонним движением. России при этом, скорее всего, придется преодолевать комплексы собственной гигантскости и евразийства, при которых Европа оказывается просто задравшим нос маленьким полуостровом, прицепившимся к необъятным просторам континентальной геополитической Гондваны. Европе же, в свою очередь, важно найти реальный способ «понравиться» России таким образом, чтобы и себя сохранить, и родимые российские комплексы безболезненно развеять. Только тогда можно говорить о возможностях существования «Европы от Атлантики до Урала», которая, надо сказать, уже существовала в виде блестящего «европейского концерта» времен Венского конгресса. Возможно, именно такой тип Европы устраивал бы Россию, если б на пути его достижения не стояли непопулярные в XIX веке «общечеловеческие ценности» и неевропейские Соединенные Штаты, и если б границы России не проходили так неприлично восточнее...

В любом случае, Россия поставлена сегодня перед, возможно, решающим в своей истории выбором: уяснения своей собственной сущности. При этом ей, очевидно, придется понять, что эпоха принятия важнейших политических решений только в одной (как говорит сегодня она сама) или двух (как предпочитала бы видеть) мировых столицах безвозвратно прошел, и что столь привычный и удобный фактор силы в нынешних международных отношениях перестал быть всепрощающей палочкой-выручалочкой и иногда может сильно подпортить собственное реноме.

А что же четвертая группа государств - тех самых, которые находятся в очень неуютной «серой зоне» сегодняшних общеевропейских процессов, будучи деликатно «зажатыми» между активистами прорыва в Европу и собственно Россией? И почему потенциально сильнейшее из этих государств - Украина - так неопределенно высказывается о своем стремлении подключиться к интеграционным процессам на Востоке или Западе? Особенно заметно нетерпение услышать украинское «даешь Запад!» проявилось в последние недели 1994 года в связи с обострением трансатлантически-евразийской дискуссии относительно «расширения НАТО». Высказываются предположения, что Украина может попросту «провалиться» в какую-то вакуумную дыру и окажется легко втянутой в сферу влияния России, если однозначно не выскажется в пользу своей прозападной ориентации.

Вспомним, однако, старую поговорку советских времен: в Москве чихнется - в Киеве аукнется. Увы, проверенность ее временем не приходится доказывать. Вряд ли в Европе сегодня найдется другая страна, которая столь остро, как Украина, ощущала бы «собственной кожей и нутром» всю непредсказуемость внутрироссийского политического процесса и его безмерное влияние на собственную экономическую социально-политическую прочую ситуацию. Будучи внутренне разделенной вопросе о «западно-восточных» симпатиях на две примерно равные половины постоянно ощущая на себе могучее дыхание неспокойного гигантского соседа, все еще считающего украинскую независимость неестественным историческим зигзагом, который рано или поздно «рассосется», Украина просто не может внезапно, открыто и горячо «полюбить Запад». В этом случае спрогнозировать силу и направленность «московского чиха» и его киевских последствий не сможет, наверное, никто. Затягивая с ответом, на острый и популярный вопрос - куда идти? - Украина следует единственно возможному в ее нынешней внутренней и международной ситуации выбору: предоставляет себе, Европе и самой России необходимое время для ускорения про эмансипации.

Ибо только в одном случае Россия (где находится ответ на вопрос о будущем Европы!) сможет спокойно, безболезненно и естественно вписаться в европейский интеграционный процесс: если ее затянет в него - даже супротиву собственного хотения - стабильная, богатая, свободная и дружественная Украина. А получится у нее это только тогда, когда ее собственное внутреннее развитие приведет не просто к осознанию всем населением Украины политической значимости ее центрально-европейского географического положения, но и когда при теоретическом всеукраинском референдуме о вступлении в Европейский союз отрицательный его результат вызовет искреннее сожаление не в Киеве, а в Брюсселе (по норвежскому принципу).

И хотя такая схема в сегодняшних реалиях бурных политических дебатов и стратегической неясности может показаться несколько идеалистичной, лишь она приблизит нас к ответу на вопрос о возможностях существования единой Европы и позволит смело предполагать, что оплодотворенная Северной Америкой и Евразией «европейская идея» в варианте «от Ванкувера до Владивостока» - без блоков и границ, ревности и подозрений - получит право на существование в XXI веке. И Украине тогда не придется мучиться над неразрешимыми вопросами, Москва не будет обижаться на предательство бывших союзников и вероломство победившего в «холодной войне» Запада, а сам Запад перестанет бояться, что удобный и надежный фундамент его башни из слоновой кости сможет быть подпорчен ретивыми бедными родственниками.