Юрий Винничук и восемь тактов забытой музыки

Исторический факт: чтобы заглушить крики во время истязаний и смертных казней, собранный нацистами в Яновском концентрационном лагере оркестр арестантов часами исполнял одну и ту же музыку. Сейчас неизвестно, кто ее автор и как она звучала. Оригинал утерян, а все попытки его восстановить закончились фиаско из-за того, что выжившие свидетели не могут озвучить этот опус.

«Танґо смерті» стало сердцевиной, сквозной метафорой и даже больше - онтологией текста Винничука. Оно же служит связующим звеном для двух частей рассказа: доискиваясь тайн цивилизации Арканум, профессор Ярош находит отрывок о чудодейственной музыке - кто ее слышал перед смертью, в «последующей жизни» мог вспомнить свои бывшие инкарнации. Одновременно ученому попадает в руки дневник украинца Ореста Барбарыки, в котором юноша записывает случившееся с ним и тремя его друзьями (немцем Вольфом, евреем Йоськой и поляком Яном), их семьями и знакомыми сначала в довоенном, а позже и в оккупированном Львове с печально известным застенком, где в унисон со стонами истязаемых звучит танго, восьми тактов которого достаточно для перезарядки парабеллума.

Национальность героев - сверхважна, учитывая, что автор в полной мере будет использовать современный литературный шаблон: прививать читателю определенное представление о великой Истории, изображая личные драмы конкретных персонажей. Сверхважна, поскольку это нехитрое «создание разнообразия» позволяет нам заглянуть в мультикультурную будничность города, а писателю - продемонстрировать свой талант юмориста-стилизатора: яркие остроты и парадоксальные сопоставления не просто служат фоном, они надежно вмонтированы в диалоги, выписанные с таким знанием языкового дела, будто Винничук подслушал чужую болтовню и просто перенес на бумагу чьи-то разговоры.

И этот же прием параллелизма, когда существование одной временно-пространственной плоскости оправдывает существование другой, - сыграл с автором злую шутку. Поскольку постичь необъятное, как убеждал Козьма Прутков, немыслимо, и художественная практика постоянно подтверждает эту истину.

Можно изобразить трагедию войны, как это делали Георг Тракль, Эрнест Хемингуэй, Уильям Стайрон, Бернгард Шлинк, Майкл Ондатже, Иен Макьюэн, Герта Мюллер etc, - жестко, сильно, безжалостно. Можно пойти путем Ярослава Гашека, Томаса Пинчона или Джозефа Хеллера, отодвинув ужас на периферию сознания и вместе с тем выведя на авансцену трагикомичность и абсурд. Но даже в постмодернистский котел с его стандартными приправами - черным юмором и комбинированием «французского с нижегородским» - нельзя вкинуть противоположные по сути эмоциональной нагрузке элементы и ожидать, что в результате появится художественно убедительное произведение.

Понятно, проблема не в самом «параллелизме»: Винничук честно старался склеить исторические лоскуты - древность выдуманного Арканума, прошлое Второй мировой и недавние реалии 1990 и 2000-х годов. Однако когда в одном романе заложены потенциал психологической и исторической прозы, мистики, мелодрамы и фэнтези, массовой и элитарной литературы, когда второстепенные детали и персонажи часто только запутывают основную линию, когда применяются использованные уже легионом писателей средства (включительно с расшифровкой манускриптов и обязательным появлением на горизонте представителя спецслужб), когда герои действуют вопреки собственной мотивации, поскольку их «мифология» не совпадает с их же «историей», - все усилия автора направляются к... Нет, не к нулю, как можно было бы подумать, а к разнообразию читательских интерпретаций, среди которых толкование жюри конкурса «Книга года ВВС», единодушно признавшее «Танґо смерті» лучшей прозаической книгой, лишь одно из возможных.