Страх и "трах". Сара Кейн, вход со двора

"Первая сцена современной драматургии "Драма.UA" - это первая и пока что единственная в Украине постоянно действующая платформа для постановок современной драматургии". Таков премьерный анонс сценической читки пьесы Сары Кейн "Підірвані" во Львове, в пространстве театра им. Леси Украинки. Территория "Первой сцены" открывается не через парадный подъезд театра, а через вход со двора. Через подобие свалки и промышленного пейзажа. Соответствующего антуража - именно для "новых драм". Точнее - для трагедий.

* * *

- Иногда я хожу на стадион в Уэмбли. Там меня ты бы тоже взорвал?

- Что ты имеешь в виду, когда задаешь мне такие вопросы?

- Так взорвал бы?

- Не будь дурой!

- Но взорвал бы?

- У меня нет бомбы.

- Тогда убей меня! Сможешь? Ты думаешь, это трудно убить кого-нибудь?

* * *

Это самый невинный и гуманный диалог из пьесы Сары Кейн, написанной 20 лет назад и поставленной в лондонском театре Royal Court. В остальном пьеса "нафарширована" ужасом. Текст пахнет смертью, из него сочится кровь, постыдная влага. Довольно стройная по внешней-внутренней структуре пьеса - это модель хаоса, спровоцированного гражданской войной. А война как "извне" (за порогом), так и "внутри" каждого героя.

Действие, кто не знает, происходит в гостиничном номере. Вначале их двое: Ян и Кейт. Они выясняют между собой что-то очевидное и что-то невероятное. Затем в комнату вламывается метафора. (Она, скорее всего, из Боснии). Это нахрапистый агрессивный Солдат-людоед. Собственно, он - метафора "страха и траха". По ходу уже сама гостиница оказывается в "невесомости", в состоянии межвременья: между Британией и Боснией. Раскуроченный снарядом номер превращается в поле битвы для мародеров: Яна, Кейт и "метафоры". Короткие, как бы необязательные диалоги, определяют действенные жесткие линии внутри текста. Ян: 40-летний журналист, циник, алкоголик, привыкший прогибать под себя изменчивый мир, как и эту случайную девушку… Кейт. Она не вполне в своем уме, судя по всему тихая сумасшайка, удел которой - брать, что дают и суют, отдавать то, что у нее есть, прогибаться, если прогибают. Солдат - основное, так сказать, орудие борьбы с внешним миром: насильник, агрессор, истребитель, разрушитель, самоубийца, сплошное online действие, которому не чужда и грубая чувственность.

Ничто не связывает этих троих, кроме болтовни о сексе, смерти и немножко страсти. На первый взгляд. На второй взгляд, возникает стойкое подозрение, что связаны-то они все-таки одной цепью - страхом. Исходящим от каждого случайного стука в гостиничную дверь. "Не отвечай! Не отвечай! Не отвечай!" - кричит Ян, пытаясь не впустить в свой номер злую "метафору". Но она уже застыла на пороге в образе безымянного людоеда…

* * *

Сара Кейн страдала маниакально-депрессивным психозом, не отдыхала от психиатрических клиник, а однажды, упав в беспросветную депрессию, повесилась в ванной… Тем самым предвосхитив свою смерть как-то "театрально" - пьесой собственного сочинения "Психоз 4.48" (1999-й). Как известно литературоведам и психиатрам, эти цифры зафиксировали точное время ее ухода с планеты Земля. И отчасти стали одним из слагаемых ее последующего мифа, культа. Оказалось, жизнь ее была прожита, как заранее смонтированная пьеса.

Маниакально-депрессивный психоз, впрочем, не помешал Саре Кейн смотреть в 90-е на окружающий мир достаточно трезво. Это был взгляд относительно здорового человека, вокруг которого - "все больны". Поголовно. Поскольку болен весь этот, как сказал бы Стэнли Крамер, "безумный, безумный, безумный мир".

В середине 90-х, когда и появились "Підірвані", Европа капризно отворачивала нос от "где-то там" тлеющей-полыхающей гражданской войны. Европа отгоняла от себя даже мысли о ней, будто бы это назойливая муха. Как раз в "Підірваних" и присутствует мистическое интуитивное предвосхищение Сарой Кейн - войны у порога, в сердце Европы. Война буквально рядом - за дверью европейского респектабельного гостиничного номера. Едва откроешь - и сразу в ад…

* * *

20 лет спустя после рождения пьесы есть понимание, что текст актуален-современен даже без внешней рихтовки. Между тем, создатели львовского проекта-читки "Підірвані" (режиссер Павел Арье, актеры Олег Стефан, Ярослав Федорчук, Настя Перец) использовали принцип эдакой "политической метонимии". Т.е. они "переносят" в пьесу 20-летней давности (о войне, страхе, "трахе") детали теперешние, "наши", всем актуальные и всем одинаково отвратительные.

Это уже война не в Боснии или в Сербии, а на украинском Востоке. Довольно точно и, может, даже уместно в текст Кейн внедрены знаки нашего теперешнего военного пекла и известной топографии. Журналист - якобы с Запада (Украины), девушка - мимо проезжала, Солдат - сами знаете откуда.

Переплетение и взаимодействие трех субъектов, будто бы это герои местной телевизионной хроники, несколько укрупняет заданный проект, прежде анонсированный только как "сценическая читка". Ведь многое здесь подводит к формату "документального театра". (Как поется в одной песне, "Здесь все мне близко, все знакомо, все в биографии моей…").

Режиссер для старта "Первой сцены…" и премьеры в рамках оной получил полуободранное пространство – вход в которое со двора театра. Здесь когда-то был репетиционный зал, затем склад, после-свалка. Руины немного подмарафетили (хотя евроремонт для этой темы совершенно не нужен). И спектакль-читка развернулся перед зрителями в двух плоскостях, в двух измерениях. Сценическая площадка и стена-экран – явь и видения. Воркования и споры остаются на площадке. Изнасилование грубым способом – на стене-экране. Простой, но расчетливый ход, мотивирующий зрителя к раздвоенности: а может быть "им" только снится невыносимая жестокость бытия?

Сам сценический процесс - постоянное и тонко удерживаемое актерами и режиссером состояние "на грани". Это "еще читка", но "еще не спектакль". Между-между.

Именно в такой форме, на мой взгляд, т.е. "на грани" и должна осуществляться подобная сценическая адаптация текста Сары Кейн. Когда актер - еще не персонаж, но уже и не актер. Он говорит текст, потому что "так написали", но остается "на грани": между собственной индивидуальностью и уже прирастающим "мясом" героя. Это хороший, почти брехтовский "эффект". Когда отчуждение не означает чужеродности. Эффект, состоящий не в "слиянии двух лун" в один характер, а оставляющий зазор между тем, кто есть "ты", и тем, "за кого" ты читаешь-играешь. Артисты очень ответственные. Есть ощущение, что их персонажам (точнее "недоперсонажам") – неуютно в собственных телах… Каждый из них хочет выпрыгнуть из этого тела. И совершить что-то эдакое, на что подвигают – война, чума, безумие, секс.

В этом плане почти идеально работает актер Олег Стефан (из театра Владимира Кучинского). Его Ян, предсказуемо, не отвязный пропойца и не заматерелый представитель древнейшей профессии. В подобном "недоперсонаже" разлита симфония чувств. Внешне грубое, наносное, неприличное у него "симфонируется" с чем-то трогательным, робким, детским. Боже, вы бы слышали, как он произносит в этой читке (спектакле) самые грубые грубости и самые матерные непристойности - а из Сары слова не выкинешь. Здесь уже какой-то дополнительный психологический процесс преодоления и себя, и некомфортной лексики - но процесс не через внешнее актерское мучение, а через робкое внутреннее растворение в бранном потоке текста. Представьте, если бы чеховский дядя Ваня надумал на людях читать Пьесу Марка Равенхилла "Shopping&Facking"… Так и персонаж-журналист Олега Стефана произносит необходимые для темы-сюжета скабрезности - внутренне смущаясь, но все же выдыхая их как воздух, "выхаркивая" как нечисть. Сама лексика - тихое кровотечение его гортани, но не бравирование "понта ради". Даже в глаза людоеду он смотрит особенно. "Убей меня нежно!" - не говорит, конечно, но мы же понимаем…

В подходе к знаковому, вызывающему, бесстыдному и скандальному тексту Сары Кейн - со стороны режиссера и актеров - заметна едва ли не чеховская чуткость. Несопоставимые авторы, но сопоставляема их боль за пропащего человека и чахнущий мир. Без экстатического надрыва, без крика и, извините, без резиновых "игрушек" (а современный театр способен на все!) эта жестокая интимная история "на троих" скользит опять-таки "на грани": страха, "траха", а местами - все все-таки любви. Согласно Саре, солдат убивает себя, но прежде "выпивает" и проглатывает глаза журналиста (такая вот сцена полуканнибализма), а совсем перед этим безмятежно насилует свою жертву (покуда девушка в ванной). До всего этого - во всех подробностях - эпизоды его военных злодеяний, которые и для нас теперь, увы, не сенсация…

* * *

"Театр жестокости" Антонена Арто, конечно, покажется сказками Пушкина рядом с теперешней-то жестокостью конца ХХ - начала XXI в. Жестокость стала не то что более изощренной, она стала универсальной. Изнасилование человека и человечества (разными грубыми способами) - собственно, в этом и тема пьесы-читки-спектакля - процесс глобальный, неотвратимый. Теперь во всем прикладной, многие приспособились. А.Арто писал в преддверии Второй мировой: "Театр невозможен без определенного элемента жестокости, лежащего в основе спектакля. В том состоянии вырождения, в котором мы все пребываем, можно заставить метафизику войти в души лишь через кожу…".

В нынешнем состоянии "предчувствия Третьей…" (о чем каркают подлые вороны) даже старинные элементы театра жестокости не особенно действуют. Тут как раз действенный принцип - "от обратного", использованный создателями львовских "Підірваних". Ведь даже в невыносимой жестокости всегда есть место сантименту, а боль через нежность – особенно жестокая пытка.

МЕЖДУ ТЕМ. В нынешнем театральном сезоне Первая сцена современной драматургии "Драма. UA" анонсировала заготовки на завтра. После Сары Кейн планируют читки и спектакли на основе пьес Марка Равенхилла, Поли Стенхем, Максима Доська, Малгожаты Сикорской-Мищук и других. К постановкам планируют приглашать режиссеров из Украины и Европы. Проект курируют Мистецька майстерня "Драбина", Львовский театр имени Леси Украинки, а поддерживают Министерство культуры (программа "Взаєморозуміння") и администрация Львова.