ПОХВАЛА ПОЛИТИЧЕСКОМУ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЮ, ИЛИ ЦИБУЛЬКО ПРОТИВ ЮЩЕНКО

А как прикажете воспринимать стихи интеллектуального поэта, если не старым, может, и недобрым, зато эффективным методом вульгарного (то есть упрощенного) толкования? Ведь он сам в этих стихах пишет о столице нашей родины городе Киеве: «Все, что бы ни делал здесь — политика». И дальше об этой политике: «Литература не научилась творить такие сюжеты, как эта хортица миллионноликая»

Массы знают Цибулько-поэта как автора крылатых выражений: «я був в мавзолеї, я Леніна бачив в гробу» (это для тех, кто постарше), «роздубова держави» (сие для юных), «спать ложась, я читаю драча» (для всех поколений). Политики знают Цибулько-поэта как технолога: то он работает с КУНом, то с РиПкой, то с Семиноженко, то с Ющенко. И только мужчины кризисного возраста знают Цибулько-поэта в качестве медитативного лирика, пронизанного такой печалью и отчаянием, что его элегии помогают не хуже антидепрессантов: почитаешь — и легче становится, ведь понимаешь, что кому-то еще хуже, чем тебе.

Но о лирической лирике поговорим потом. А сейчас возвратимся к объекту наших вульгарных исследований — к тем стихам, которые, по выражению легендарного Цибулько, писать «треба так як будують держави а то виходить лише насолода процесом і ні держави ні віршів».

Две поэмы о Ющенко — продавце надежд

Я убежден, что Цибулько будет отрицать подобную трактовку произведений из его новинки — «Книги застережень», которая вот-вот должна выйти в свет. Но это его право, равно же, как и мое (читателя) — понимать текст так, как он понимается. Итак, в книге имеются две поэмы (или просто поэзии — с жанровой идентичностью в современной литературе непросто), которые хочется втиснуть в эту рецензию — «Риба в трояндах» и «Врятувати Ю». В первой много говорится о людях и власти, во второй — о философствовании якобы Конфуция.

Упрощенный метод анализа позволяет не останавливаться на образах рыб, воды, роз, философов, птиц, а решительно вычленить из текстов лишь двух персонажей — «продавца надежд» и «Ю, которого нужно спасти». Я берусь утверждать, что на самом деле это один персонаж (а поэзии — эдакая дилогия). И персонажа этого для удобства читателя назову просто и непринужденно — Ющенко. А если мне кто-то не верит, то пусть прочтет несколько цитат: «певно нам так було добре що в продавцеві надій ми прогледіли продавця розчарування ні це самообман став нам найкращою заміною обману влади»; «хто там? а там продавець розчарувань! той самий в той самий час із тим самим нехитрим товаром він для кожного щось там припас запаковане хитрим макаром»; «ну а що продавець вселюдської надії? та уриє собі на свою перебджолену пасіку і ні серед трутнів його не знайдеш ні серед бджілок не вичислиш а почнеш викурювати — сам себе із історії викуриш як душу із тіла це і є наш підручник історії».

Прошу прощения за пространное цитирование — но строки того стоят. Я от них буквально «тащусь», как «тащится» молодежь от самого Цибулько, когда он — широко улыбающийся — поднимается на сцену. Вчитайтесь еще, ведь неизвестно, как быстро вам удастся дорваться до самой книжки:

той хто продавав цьому людові надію

сподівався насправді придбати собі

надію цих людей

спродавши розчарування в обгортках

надії

сам надбав собі ще страшнішого розчарування.

А как вам следующий пассаж?

«Ю — найменш потребує пояснень і при цьому

найбільше породжує запитань

пасічник подвійного дна

відбирає у бджіл а пригощає мерзотників...

якби він був човном — в одне його дно

билися б риби а в інше птахи

і ми відкрили в собі: всі ми — мешканці його подвійного дна».

И в завершение: «чого ти хочеш від цієї нещасної землі з подвійним дном — рудий мед шкідливий — вся нація рудих і пасічників».

В аквариуме Кучмы

«Думає вода що вона собі влада думає риба що вона собі влада думають троянди що вони і вода і риба і влада й троянди і ще навіть ніхто не замислився про вбивче розчарування».

Об убийственном разочаровании задумывается поэт. То есть не так — задумываются все, но почти все вовремя (или заблаговременно) гонят прочь эти мысли. Миссия же Цибулько в том, чтобы дойти путем мысли к логическому выводу. И в результате именно Цибулько говорит то, чего не смеют сказать духовные отцы народа (если они у этого народа имеются): «і в тім Господи вся гірка і містечкова твоя правда що чує слова твої люд і зовсім не чує влада бо вона від того від кого нада ти його знаєш Господи...».

на хріна парасоля під кривавим дощем

запитав я себе і собі відповів

бо така наша доля і такий наший щем

яка сука посіяла оце що ми жнем

Вопрос о том, «какая сука», важен тем, что Цибулько его задает. И не только себе и самому Создателю, но и народу, всем умеющим читать и заполнят избирательные бюллетени. И задает не для того, чтобы узнать ответ — он известен априори («сначала мы знаем ответ, а потом задаем вопрос»). А для того чтобы легионы хитреньких философов потом не делали удивленных мин: а что, разве вопрос был задан? Вот если бы был задан — мы бы ответили... На самом деле ответ приобретает ценностный потенциал лишь тогда, когда вопрос задан.

Но в ритуальном диалоге поэта и общества вслед за ответом на вопрос «яка сука посіяла оце?» логически следует еще один вопрос, на который — хочешь не хочешь — общество должно ответить:

то хто це їй підносив зерно

отій суці

що все це засіяла

і ми оце жнем

У каждого хитроватого украинца имеется огромный соблазн соврать в ответ (ведь отмахнуться уже не получится — вопрос задан). И сказать что-то вроде: судьба; кто-то, но не я; а кто же это может знать... Поэтому Цибулько не медлит поставить диагноз-предостережение (такое уж название у этой книги), пусть даже устами лжекитайского философа: «Якщо ім’я неправильне (не відповідає змістові), то слово протирічить справі, а коли слово протирічить справі, то справа не буде вдіяна...».

А то, что дело все-таки не делается, более чем очевидно: «бо батьківщина котру ми віднайшли стала для нас більш втраченою ніж та що її ми не мали».

Цибулько вместо Шевченко

Публика, воспитанная на пошлом литературоведении, помнит тезис: «Поэт в России — больше, чем поэт». Лишь с такой позиции можно понять Евтушенко, когда тот несколько лет назад сказал, что знает в Украине лишь одного поэта — Цибулько. Ведь поэтов (не в российском, а — так сказать — в европейском понимании) в Украине значительно больше одного. Но пророков, шевченко — нет. Цибулько — это Шевченко сегодня!

Комедия в том, что Цибулько претендует на Шевченковскую премию. Премию, принадлежащую ему по праву, но пророкам присуждаемую лишь посмертно — чтобы не смотреть им в глаза при вручении. Любопытно было бы наблюдать высокое жюри в поиске аргументов для отказа. Ведь тексты Цибулько это — тесты для жулинских.

С другой стороны, не менее любопытно: как Цибулько брал бы эту премию из рук если не «суки, яка посіяла оце, що ми жнем», то тех, «підносив зерно отій суці, що все це засіяла, і ми оце жнем»...

Послесловие

Таков он, Цибулько-прочитанный-мною. По крайней мере, Цибулько-поэт-от-политики. Ведь вот как он комментирует собственную фразу «литература — как смерть, политика — как жизнь»: «прокидаєшся серед ночі і пишеш щоб жити і лізеш у політику щоб добити себе рятуванням себе».

Пошлая критика не к лицу лирике, как говаривали литературоведы, личностной:

ми самі по собі йдемо по себе на пашу

це система речей —

що є більшим причином — причинням — причиною

та котру ти хотів та не зміг

та що хотіла тебе та ти був недосяжним?

Такого Цибулько я оставлю себе, и то эксклюзивно. Чтобы, когда отчаяние и уныние снова обступят душу, вытеснить их из себя эффектом вытеснения — читая стихи Цибулько о любви.