«МАМАЙ» КАК ВАЗА

Вдогонку за приоритетно проскакавшей вперёд гетманской кавалькадой рванул на родимый экран и лихой казачок из простых, но тоже легендарных. Вежливо переждав, пока проедут маститые атаманы, на тот же битый шлях отечественного киномифотворчества ступил и молодой режиссёр Олесь Санин с «Мамаем». Перспектива, усеянная конскими яблоками предшественников, не вполне завидна, но как фон скорее выгодна: «Когда б вы знали, из какого сора растут цветы!..» Как бы то ни было, 19 февраля с.г. после более двух лет работы и простоев состоялась официальная премьера фильма «Мамай». Можно наконец выдохнуть — «гоп!» — и перейти к рефлексиям и оценкам.

Сразу скажу: никаких открытий и чудес премьера не принесла. То, что фильм отличается превосходной операторской работой Сергея Михальчука, было известно задолго до того: ещё полтора года назад почти половина фильма (40-минутный фрагмент) была показана на «Молодости-2001». За это время молодой оператор-самородок был замечен зарубежными профессионалами, снял для них отличную картину «Любовник» и уж за неё (как российский кинематографист?) был увенчан всяческими лаврами. Получилось, премьера дебюта постфактум догнала уже признанного мастера. И впрямь кинофотография в «Мамае» прекрасна. Даже в контексте резко выросших за последние годы критериев современной теле- и киноизобразительности. Надо отдать должное и О. Санину, который не случайно и сам имеет хороший «операторский глаз»: запущенный им на высокую международную орбиту С. Михальчук — это находка его «Мамая».

Однако если речь не идёт о сугубо видовой картине, то одного отличного «вида» полнометражной экранной работе недостаточно. Скучновато получится. Как красивая ваза, но пустая, без живых цветов в ней. По ту сторону любой обольстительной киноформы крайне желательно обнаружить её небедное содержательное обеспечение: оригинальный драматургический замысел, своеобразный авторский «мессидж», свежие творческие решения или по меньшей мере некое интеллектуальное шевеление и добротно изложенную историю. Такова уж антропология мира: как булаве — голова, а голове — глаза, так и органам зрения приличествует руководство из неких глубинных, «заочных» центров, ведающих сознанием. На мой взгляд, как раз с этим в «Мамае» туговато.

Например, «Мамай» напрочь лишён драматургии. Конечно, если под последней разуметь борьбу протагонистов, рождающую сюжетную идею. Классными живыми фотографиями С.Михальчука без каких-либо диалогов просто обозначена очень нехитрая фабула. Сцена первая: из турецкой неволи бежали три брата-запорожца, старшим достались кони, а пешего младшего они бросили на произвол судьбы. В классической думе, из которой заимствован (почему-то без ссылок) этот сюжет, есть своя микродраматургия, построенная на мотиве предательства братьев. Сценарист Санин категорически упраздняет эту неприятность, видимо, бросающую тень на его идеалы: в фильме младший брат как-то сам по себе поотстал и затерялся. Сцена вторая: старшие братья-запорожцы, уже роскошно разодетые и вооружённые саблей и булавой(?), пали жертвой братьев-татар. Сцена третья: младший брат нашёл личное счастье с милой татарочкой (судя по всему, не «Джульеттой», а матерью-одиночкой). Дочь степей, собственно, и нарекает казака сакраментальным именем — Мамай, что значит «некто» или «никто». Увы, символ чистой любви будет разрушен символом вечной вражды — всё теми же братьями-татарами. Жизнеутверждающий финал даёт понять, что натурально беременная подруга казака вот-вот даст жизнь символу братства двух народов…

Затронутая тема и впрямь чревата разными актуальными размышлениями. Скажем, культурологическими: о роли восточно-мусульманской, точнее — «казацко-кочевнической» составляющей в украинской истории, в культуре и в мироотношении. Что аукается до сих пор в политическом поведении Украины на международной арене. Но в букваре — пусть даже с отличными картинками — о подобном не толкуют. Тогда как режиссура О.Санина как раз и строится на картинках-символах. Иногда возникают удачные локальные образы (покрытые каменной пылью беглецы сливаются со скалами, по которым крадутся), иногда — по-аматорски наивные в своей прямолинейности (диалог влюблённых символизируют закадровые соответственно украинские и татарские национальные мелодии).

Фольклорный эмблематизм, статуарность персонажей, статичная декоративность долгих кадров и т.д. — все эти приметы «поэтического кино» давно стали музейными экспонатами. Между тем Санин программно не скрывает, что ориентирован именно на былые находки своих учителей. Невдомёк ему мудрость Ши-тао, философа китайского средневековья: «Кто не превосходит Учителя, тот обречён всю жизнь питаться холодными остатками его супа». Фильм по авторскому посылу похож на экранизацию одноименного аляповатого изваяния на Майдане. Формально
г-н Санин здесь фигурирует как своего рода гиперавтор: он и сценарист, и режиссёр, и актёр, и заэкранный голос. Не удивлюсь, если и свежевыструганные музыкальные инструменты в кадре — его рук дело. Однако в искусстве «автор», повторюсь, это не столько умелец на все руки, сколько уникально мыслящая личность, умеющая выразить в первую очередь лично себя. Иначе всё это называется прикладным художеством, годным для ярмарки сувениров в «национальном» духе. Праздник глазу, каникулы уму. Нечто или ничто в красивой упаковке. Воистину «мамай».