Ирина Дворовенко: грация украинского балета на американской сцене

Недавно на сцене Метрополитен-опера в балете "Онегин" партию Татьяны в последний раз танцевала Ирина Дворовенко. Более получаса длилась овация - зал стоя приветствовал балерину, засыпая ее цветами.

По знакам и лентам на корзинах с цветами можно было отличить, какая была от губернатора штата Нью-Йорк, а какая - от мэра города Майкла Блумберга. Многие плакали. Плакала и сама Ирина, к которой на сцену вышел муж, верный спутник всей ее жизни (а они знакомы со школы), абсолютный партнер в танце - солист балета Максим Белоцерковский, а вслед за ним - их драгоценность - восьмилетняя дочь Эмма.

Как отмечала признанный авторитет, балетный обозреватель "Нью-Йорк таймс" Анна Кисельгоф, Максиму с Ириной удалось достичь такого уровня партнерства, каким славилась легендарная пара - Нуриев и Фонтейн.

Ирина начала карьеру в Американском театре балета (АБТ) 17 лет назад. "Она словно родилась для того, чтобы танцевать Джульетту и Одетту-Одилию, - восторженно писала о ней обозреватель журнала "Стейджбилл" Ханна Рубин. - Ее женственность и плавная техника, обретенная в ранние годы в Киеве, привнесли новое измерение в балет АБТ". "Я буду скучать по компании, по сцене Метрополитен, - сказала Ирина в прощальном интервью. - И, конечно же, буду скучать по лицам в зрительном зале, которые видела много лет. Ничто не может сравниться с театром - это был мой дом". "Мы будем скучать по ней тоже", - откликнулась критик Ханна Рубин. Ирина уходит недалеко - она будет преподавать и танцевать на других сценах. Ее студийцы тоже вышли к ней на сцену. И трудно поверить, что карьера примы АБТ, начавшаяся на моих глазах, сегодня завершена. Она все такая же - тоненькая, изящная, хрупкая. Но самое невероятное в ней - голос: легкий девичий говор примадонны Американского балета. Мало кто знает на слух голоса балерин. Мне повезло - я видела ее на сцене, где языком балета мне и миллионам зрителей она поведала драму "Жизели", "Лебединого озера", многих других спектаклей. А потом звонким голосом, так же открыто и искренне, рассказала о своей жизни вне сцены.

Родилась Ирина Дворовенко в Украине, в Киеве. Мама и папа - артисты балета. Сколько она помнит себя - всегда была на гастролях: ездила с родителями. Они танцевали, а она за кулисами мерила их костюмы, вертелась перед зеркалом и что-то танцевала свое...

- Ни папа, ни мама не сказали вам, что танец - это тяжкий труд?

- Понимаете, если у тебя есть желание и любовь к тому, что ты хочешь делать, то тебя за уши не оттянешь. Сегодня я понимаю, что мой труд был тяжелее, чем у моих родителей.

- Кто были ваши педагоги?

- В училище я работала практически все время с Евгенией Гиляровной Сыкаловой. Она меня и выпустила. Она же, еще в училище, подготовила со мной программу на Международный конкурс артистов балета в Америке, где я в 1990-м выиграла серебро. До этого стала победительницей еще двух конкурсов: республиканского - в Донецке, где получила Гран-при, и Всесоюзного - в Москве.

Это был, по-моему, 89-й год. Конкурс проходил в концертном зале имени Чайковского. Я стала дипломантом конкурса в младшей группе. И потом сразу - Америка, куда я попала в 14 лет. И мой первый в жизни паспорт - американский, заграничный, потому что паспорт в Советском Союзе выдавали в 16 лет. Нашу группу "Дитя мира" - Peace child - собирали по всей стране. Надо было уметь петь и танцевать. Маленькое такое шоу талантливых детей.

Мы проехали по всей стране. Выступали в разных городах. Я влюбилась в Америку, но самое страшное - за этот тур я поправилась, наверное, на 15 кг. И когда вернулась, мама сказала: "Девочка моя, у тебя щеки из-за спины торчат!". А мне было все нипочем. Столько впечатлений! Мы видели не только Штаты, но и Канаду - Ванкувер, Монреаль. Английский по ходу учили. Поначалу на пальцах общались, а потом начали потихоньку болтать.

- А остаться в Америке не хотелось?

- Мне невероятно там понравилось - свобода, изобилие всего, но мыслей остаться не было. Вернуться - хотелось. Дома ждали родители, я ведь все-таки единственный ребенок. К тому же, я была первой в истории Киевского хореографического училища студенткой, получившей до выпуска три медали и, еще не закончив училища, на последнем курсе, когда мне было 17 лет, - приглашение в Киевский театр танцевать ведущие партии. Так что вернуться было зачем. Моя история - очень редкий случай. Я танцевала уже трехактный балет "Белоснежка и семь гномов", "Дон Кихот", и мне пришлось досрочно сдать государственные экзамены, потому что я получила красный диплом и за месяц до выпускного уехала на гастроли в Канаду, где танцевала ведущую партию Золушки!

Несколько лет в театре я работала с народной артисткой Аллой Лагодой. А под конец киевской карьеры - с народной артисткой Людмилой Сморгачевой. Она только завершила балетную карьеру, и я попросила ее помочь мне подготовиться к конкурсу. Она помогла - и я выиграла Гран-при Первого международного конкурса имени Сержа Лифаря. Тогда я попросила ее работать со мной и дальше. К тому времени я вела в Киевском театре "Лебединое озеро", "Жизель", "Золушку", "Белоснежку", "Щелкунчик"... То есть перетанцевала весь репертуар. Мне не хватало новых идей, чтобы развиваться. Я почувствовала себя в замкнутом кругу. И Сморгачева открыла мне глаза… Каждый спектакль пришлось понимать и переслушивать заново. Точнее, при всем моем темпераменте, она научила меня сначала думать, а уже потом -
делать. Она говорила мне: "Вот ты - Жизель. Тебя Альберт пригласил на скамеечку, а ты даже не посмотрела, есть ли она там. Ты прыгнула и побежала, а ведь ты еще ничего не увидела! Сначала посмотри, а потом - беги". Мы все переделали заново. Это было невероятно: каждый шаг сначала обдумать и лишь потом сделать. Все понять, прочувствовать внутренне, и уже своим путем выразить через себя. Одно дело - чистая хореография, а другое - как именно ты чувствуешь эту хореографию, какова твоя интерпретация сегодня. А не делать так и так только потому, что так сказал Петипа 100 лет назад. Каждое движение должно что-то выражать. И пока я не буду знать, что оно выражает, никто из зрителей этого тоже не поймет. Так я стала переосмысливать и переделывать все спектакли. Это был тяжелый творческий процесс. Людмила Сморгачева открыла мне дверь в совершенно иной мир, и я до сих пор ей благодарна. Я стала совершенно другим человеком.

- Она вас видела в Америке на сцене?

- Нет. Она, к сожалению, в Америке не была. Следующий этап моей жизни - это встреча с Максимом. Встреча с ним и в жизни, и на сцене. Мы знали друг друга еще в училище, когда мне было десять лет, а ему одиннадцать. Встречались на переменках, иногда вместе ездили домой в метро. Позже, когда я стала готовиться к конкурсам, мне всегда хотелось, чтобы он был моим партнером. Хотелось репетировать с ним, находиться с ним рядом, всегда быть вместе. Ведь большую часть своего времени артисты балета проводят в репетиционном зале… Потому у меня с детства было желание найти себе партнера и для сцены, и для жизни. И первой симпатией всегда был Максим, но ни на один конкурс попасть с ним у меня не получалось. …Не было бы счастья, да несчастье помогло: отменили закон о том, что артистов балета не берут в армию. Это был 91-й год. И Максиму, чтобы не идти служить, пришлось уехать в Болгарию. Помогла ему в этом одноклассница, так что в Болгарии Максим работал и скрывался. Я потеряла с ним связь, но оставался телефон родителей. И когда я перетанцевала все партии в Киеве со всеми народными-перенародными партнерами, но своего - идеального партнера - так и не нашла, мне позвонил из Большого театра педагог Шамиль Ягудин. Он пригласил меня в группу Большого театра на гастроли в Америку и предложил выбрать себе партнера, которого я хочу.

- Как же вы нашли Максима?

- Его мама поехала в Болгарию. Приехав туда, обнаружила, что у Максима нет денег даже на трамвай, и они с чемоданами полтора часа шли от поезда до его жилья. То есть не только на такси денег не было, не было даже на трамвай! И мать сказала, что он должен вернуться домой. Когда Максим вернулся, я увидела, как он повзрослел. Я позвонила в Киевский театр и договорилась, что его возьмут на должность солиста. И как только он пришел, мы начали вместе готовить спектакли. Самый первый - "Жизель" - был для нас особенно трогательным и дорогим, потому что это история двух молодых людей… Особенно Жизель… влюбляется и по наивности полностью доверяется, а потом, когда Альберт ее обманывает, и все мечты рушатся, - ее сердце не выдерживает, и она погибает. Это была история зарождающейся любви. И мы с Максимом - тогда еще просто партнеры, друзья - начали усердно работать. Конечно же, у нас вначале было очень много сложностей. Но взрослые балетные артистки, видевшие нас, говорили: "Боже, они так друг на друга смотрят! С этой парочкой что-то будет".

Поначалу мы безумно стеснялись друг друга. И никому в голову прийти не могло, что у нас никаких интимных отношений нет!

Ну, а когда все же стали близки, стали жить вместе, - где-то через год решили пожениться. О нас много писали, у нас была потрясающая пресса, был действительно прекрасный тур гастролей, и потому вскоре нас пригласили снова.

Но, признаться, и с Киевским театром мы ездили очень много. Были в Японии, Италии, Франции, Германии, Швейцарии, Мексике. Я начала танцевать совсем ребенком, и мои первые большие гастроли после Канады состоялись в Японии. Там я произвела фурор, потому что еще совсем девочкой танцевала "Лебединое озеро" и "Щелкунчик". А "Спящая красавица" и "Золушка" были уже в следующем туре. А во время первых гастролей в Японии были выпущены открытки - post cards - с моим изображением. А балетные фанаты, собирающие мои фотографии, до сих пор хранят те первые портреты с 90-го года.

- Как началась ваша постоянная жизнь в Америке?

- Началась трудно… Казалось бы, мы - известные полноценные артисты с большим опытом, перетанцевавшие весь классический репертуар. Я - лауреат четырех престижных международных конкурсов, Максим - заслуженный артист Украины. А в Америке первым контрактом, который Максим подписал, был контракт не ведущего танцовщика, а кордебалетного. Через два месяца его перевели на сольный контракт, и только через четыре года он стал ведущим танцовщиком. А у меня и вовсе получилось так, что с 1994-го директор обещал мне контракт либо солистки, либо ведущей. И я полтора года ждала, а потом он сказал, что может дать только кордебалетный контракт.

Для меня это была жутчайшая трагедия. Во-первых, потому что я никогда в жизни не стояла в кордебалете, и если бы мне нужно было выбирать профессию артиста балета, и мне бы сказали, что ты будешь стоять в кордебалете, я бы выбрала другую профессию. У меня клаустрофобия: я не могу стоять рядом с кем-то и делать одинаковые движения. Должна быть только я на сцене и делать то, что мне сердце подсказывает, выражать свои эмоции.

Я не могу работать как марионетка. Поэтому подобное предложение было для меня просто шоком. И я сказала директору, что никогда в жизни не стояла в кордебалете, и попросила его никогда меня туда не ставить.

Я сказала, что могу бумажку подписать - для зарплаты - и даже посидеть на репетиции для галочки. И он согласился. Ни разу я не вышла в кордебалете, ни разу! Моей первой ролью, через два дня после того, как я вышла на работу, была роль Гамзатти, потому что балерина, исполнявшая ее, повредила ногу. И директор обратился ко мне. Я станцевала эту партию в "Баядерке" и танцую до сих пор.

А тогда состоялись только две репетиции, и театр улетел в Бразилию. Для них я была как бы балетной девочкой, но на самом деле я-то - уже ведущая балерина, и, конечно же, в Бразилии произвела самое яркое впечатление на зрителя. Так что недостойный контракт - это было просто физически очень тяжело. И Максиму тоже. Поскольку помимо того, что мы танцевали ведущие партии, а работа над ними стоит большого труда, так нас еще использовали на вспомогательных ролях - в двойках, тройках. Словом, нагрузка была сумасшедшая. Потому и пришлось потом и Максиму делать операцию, и мне. У Максима еще была травма, еще одна операция, и у меня травма - порвала связки. Я была в гипсе до колена, и не имела права свой вес опускать на ногу, то есть физически не могла ходить на костылях, так что пришлось одолжить инвалидную коляску.

Второй раз разрыв связок случился из-за неаккуратности партнера, репетировавшего со мной. И жалко - мой любимый "Евгений Онегин", и в самом начале сезона - такая беда… Мне не хочется называть имя партнера. Он тоже был очень уставшим. Немного не там встал, и я врезалась в него, порвав связки на подъеме. И снова - полтора месяца в гипсе! Но я отказалась от операции… Мне выпилили дырку в гипсе и кололи в эту дырку уколы, чтобы связки срослись. Такое делалось впервые - прежде такие уколы делали только в спинные диски, и с меня взяли подписку, как обычно перед любой операцией, что в случае моей смерти я прошу никого не винить. Было, конечно, жутко - подписывать такую бумагу… Дважды пришлось пропустить по полгода. Потому что и операции были очень трудными, и восстановительный процесс - длительным. Так что время у нас было очень тяжелое. Однако оно невероятно нас закалило. Воспитало нас. И я думаю, что порознь мы бы не смогли этого выдержать. Если бы поодиночке приехали… А так - мы очень помогали друг другу, и всегда понимаем друг друга с полувзгляда, а это - самое важное в отношениях между мужчиной и женщиной. Хотя мы очень разные: я человек спонтанный, а Максим у меня, прежде чем сделать что-нибудь, всегда все взвесит и подумает - стоит это делать или нет.

- У вас есть какой-нибудь яркий пример принятого совместно решения?

- Конечно! Это наша дочь. У меня до 28 лет не было даже мысли о детях. Я хотела иметь ребенка, но как-то все ждала, когда созрею. Америка была новой страной, и хотелось прежде иметь надежную базу: контракт, вызвать родителей… Квартиру, деньги, постоянную работу. Я невероятно ответственный человек при всей спонтанности, а ребенок требовал еще большей ответственности. Но Максим решил: "Пора" - и в 2005-м я родила. Представьте, что до четырех с половиной месяцев беременности я танцевала! Просто очень аккуратно - убрала все тяжелое из репертуара…

- Над чем вы работали в последние годы?

- Каждый новый сезон в Линкольн-центре Метрополитен-опера мы готовили новый репертуар. Это была и "Баядерка", где я танцевала две партии - Никия и Гамзатти. Для Максима этот балет был премьерным несколько лет назад. Когда в "Баядерке" выходила в последний раз Нина Ананиашвилли, я вышла с ней - Нина была Никия, а я - Гамзатти. Много всего было... Максим был занят в "Отелло" - танцевал Яго. Потом был репертуар Баланчина - одноактный балет "Симфони концертанте" на музыку Моцарта. Была прекрасная "Спящая красавица" в новых декорациях и новых костюмах…

Мы с Максимом танцевали "Ромео и Джульетту", "Лебединое озеро". Между концом сезона в Метрополитен и следующими гастролями в Калифорнии успевали слетать в Италию - станцевать там "Лебединое озеро" и вернуться. Мы были невероятно загружены, но помимо сумасшедшей физической нагрузки, которую с годами становится все тяжелее выдерживать, нам хотелось всегда уделить как можно больше времени и сил ребенку. - Я уверена, что при всей печали расставание со сценой знаменитого театра вас, Ирина, ждет великое утешение: занятия с дочерью. Которая тоже танцует... - Когда бывало нелегко, мы с Максимом всегда поддерживали друг друга, а сейчас, когда есть Эмма, одно ее объятье делает жизнь прекрасной. А насчет расставания со сценой?.. В ближайшем будущем я не планирую перестать танцевать. Американский театр балета был главой в моей жизни - одной из самых замечательных. Но сейчас я просто переворачиваю страницу этой главы. Меня ждут новые проекты, новые представления, новая хореография. И все это - начало новой главы…